Роскошная изнанка
Шрифт:
У подъезда участковый уселся на скамейку, похлопал по доске:
– Располагайся.
Денискин сел. Заверин глядел вопросительно, Андрюха развел руками:
– Не курю.
– Я тоже вот, почти… Бросаю.
Посидели просто так, без курева. Потом Заверин поинтересовался:
– Кто тебе эта, с косой? Наталья, что ли?
– Никто.
– А чего тебя с ней отправили? Некому было?
Андрей вкратце рассказал обо всех происшествиях с утра. Заверин слушал с интересом, на этот раз, очевидно, искренним. И, как только был упомянут
– Выходит, грамотно выпас, если он тебя не приметил. А черноглазая тебе как бы в премию.
– Выходит, так, – улыбнулся Денискин.
Прозвучал небрежный вопрос:
– Она откуда взялась, не знаешь?
– С Большой Грузинской, – тут сержант начал подозревать, что во время их первой встречи, когда прозвучала вся эта история, участковый еще спал. И потому просто терпеливо повторил рассказ Натальи.
– Вот, точно, она ж рассказывала, – припомнил Заверин. Помолчав, по-прежнему равнодушно спросил: – Что с замком, на твой взгляд? Что можешь сказать?
– Целый, не взломанный, если и открывался-закрывался, то подходящим ключом, который шел именно к нему. Это не подбор, не отмычка.
– Уверен?
– Чтобы быть уверенным, надо экспертизу проводить, – заметил Денискин, – под микроскопом смотреть. На мой невооруженный взгляд – лишних следов нет.
После некоторого перерыва теперь Андрюха решил кое-что выяснить:
– Вы, надо понимать, хозяйку квартиры хорошо знаете.
Заверин поморщился, как от стрельбы в зубе:
– Не выкай, не в школе. – Потом вроде бы ответил, вроде бы нет: – Как же, мой участок. Должен всех знать.
Тут он смолк, поскольку из подъезда высунул выдающийся нос Альберт, имея при себе небольшой красивый термос.
– Не помешаю?
Заверин в своей двусмысленной манере отозвался:
– Чего ж нет?
– Чайку, – решил Альберт, мельком глянул на свои окна, открыл термос и плеснул в крышечку, и был это явно не чай.
Заверин, вздохнув, выпил. Альберт, наливая еще, спросил:
– Молодой человек?
– Молодому человеку нельзя, – объяснил участковый. Глаза у него раскрылись, подобрели, он стал куда больше похож на доброго дядю Степу, а то до того напоминал больше киношного фашиста, вставшего на путь исправления (но не до конца).
Старшие раздавили еще по чашечке. Потом Альберт достал портсигар, предложил Заверину. Глазастый Андрюха заметил: что там лежали вроде бы сигары, но две из них были не коричневые, а серо-голубые, в радужных разводах, точь-в-точь бумажные «пятерки». Участковый, который по своим собственным словам бросал курить, сурово посетовал:
– Эх, не судьба умереть здоровым, – и взял эти две.
Одну он сунул во внутренний карман, другую – в рот, причем она по дороге, как по волшебству, изменила цвет с серо-голубого на традиционный коричневый. Потом Альберт протянул портсигар и Андрюхе, тот отказался.
Старшие закурили. Выпуская дым,
– Олег, грешен во многом. Но с ней ничего, никогда. То есть абсолютно.
Заверин, ничего не уточняя, не спрашивая, и, главное, не удивляясь, так же тихо ответил:
– Алик, я не тупой, понял, все понял. Ты-то почему так испереживался?
– Так ведь вопросы будут разного рода.
– У кого?
– Ну приедут сейчас, кто там? Следователи, опергруппа.
– С чего ты это взял, дорогой?
– Если с ней что случилось.
– Что с ней могло случиться?
– Мало ли. Теоретически.
Заверин, потянувшись, выставил длиннющие ноги, руки закинул за голову:
– Теоретически можно и с дерьма самогонку гнать, а у нас только факты. Спросят – ответишь. Ты ж случайный человек, здесь даже не прописан, какой с тебя прок?
Альберт покосился в сторону Денискина, тот немедленно принялся считать птичек.
– Вот именно, не прописан, – подтвердил со значением сосед, – ну а спросят: что тут делаю, и давно ли, и не слышал чего?
– Как всегда и скажешь: заскочил тетку навестить.
– А ты подтвердишь?
– Поддакну, само собой, – пообещал участковый, – если ничего лишнего не ляпнешь. Вот если ляпнешь, тут уж извини.
Что услышал холеный Альберт в последних словах – неведомо, но он сник, залебезил и в конце концов попросил:
– Сердца на меня не держи.
– Иди уже, а?
Альберт с термосом скрылся за дверью. «Чай, он всегда к беседе располагает», – решил Андрюха и спросил самым простодушным образом:
– Чего это он?
Заверин пояснил, позевывая:
– А ничего нового, простая московская история. Приехал столицу покорять молодой и красивый, в чемодане, кроме шелковых рубашек и носков, нет ни пса. Только нос и кудри. Но бабки московские стали грамотные – вот Женя который год чувства проверяет, расписываться с ним не спешит. Вот Альбертик и нервничает.
Будь на месте Денискина нормальный сержант-подмосквич, менее опытный и более глупый, то обязательно бы спросил: ну эти личные тайны – это понятно, а вот как участковый допускает, чтобы на его «земле» проживал посторонний непрописанный товарищ? Однако Андрюха, не страдавший слабоумием, помолчал, завязал на память узелок, покивал. Все нужное само в свое время скажется.
Далее случилось довольно забавное происшествие. По проезду между домами пробирался желто-синий «козел», без сирены, но с включенной «люстрой». Переваливаясь, отдуваясь и отфыркиваясь, проследовал мимо двадцать третьего дома.
Заверин, приподняв седалище, махнул рукой, потом, поднявшись, махнул обеими – ему в ответ бибикнули, но «уазик» проехал мимо.
– Это как же понимать? – возмутился участковый. – С ума посходили?!
– Догнать? – деловито спросил Денискин.
– Еще чего, бегать. – Заверин решительно поднялся. – Пошли, звякну еще раз. Устрою там.