Роскошная изнанка
Шрифт:
– Пишет?
– Не знаю.
Андрюха, вцепившись зубами, открыл пробку, плюнул внутрь, закрыл.
– Теперь будет писать. Руку давай.
Он как-то настроился на то, что ладонь будет иная – рабоче-крестьянская, шершавая, с подсохшими мозолями, с не до конца прорезанными пальцами, как в перепонках. А ручка у гражданки Джумайло оказалась хорошенькая, мягкая, в ямочках, с заостренными пальчиками. И ноготки на удивление аккуратные, отливающие розовым цветом.
«Так, ближе к делу». – И Денискин прямо по этой мягкой
Когда он почти закончил, на то место, где был написан номер его дома, плюхнулась огромная слеза. Почему-то эта каплища, упавшая на чужую, хотя и милую руку, прожгла Андрюхино сердце, точно едкая кислота. И он, пользуясь тем, что толчея и все равно друг об друга все трутся, обнял девчонку:
– Чего расквасилась? Не реви.
Она, конечно же, с облегчением разревелась, хорошо еще, тихо и пристойно. Андрюха, плюнув на приличия, шептал и шептал ей в розовое ухо все утешающее, что приходило в голову. Наверное, получалось нудно и неубедительно, поскольку Наталья, потеряв терпение, стукнула его кулачком в грудь:
– Никогда она меня так не называла, понял?
– Ты о чем?
– О телеграмме! Никогда она меня Наткой не называла! И подписалась бы Малкой, так всегда было…
Какая-то гражданка за Натальиной спиной возмутилась:
– Молодые люди, имейте совесть! Ссорьтесь в более просторном месте.
– Прощения просим, – поспешил извиниться Денискин.
Наталья стихла, шмыгая носом, уткнулась ему в ковбойку, и то ли успокоилась, то ли заснула стоя, только в таком положении и сопела до самой нужной остановки.
Андрюха купил ей билет и, пока стояли на платформе, ожидая электрички, наставлял:
– Не раскисай. Скоро будут новости, я тебя сам найду.
Уже влезши в электричку, приняв от него большую сумку, гражданка Джумайло спросила:
– Точно найдешь?
– Найду. И тебя, и Малку твою, – пообещал Андрюха прежде, чем сообразил, что снова нарушил директиву капитана Яковлева.
– А когда скоро? У меня отпуск за свой счет.
Но, по счастью, электричка уже отваливала. Денискин помахал рукой.
Красные фонари уже скрылись из вида, а он все ругал себя: «Растяпа, фантазер. Скоро! Где и кого искать? Восемь миллионов, не считая приезжих…»
Андрюха укладывал в голове все увиденное и услышанное. И чем дольше думал, тем с еще большим отчаянием понимал, что плохи дела: история, которая лично его не касалась, затягивала все больше.
Оперативный опыт у Денискина имелся, и довольно-таки богатый. Штат отделения был невелик, так что не раз приходилось и осматривать места происшествий, и трупы изучать, и далеко не всегда целые. И все-таки ни разу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы никто ничего не видел, не слышал, следов не было – а злодеяние случилось.
«Ну тапок, ну мешка нет – что с того? – соображал Андрюха, ощущая, что снова накатывает дремота. – Раз преступление,
И все-таки некстати свезло ему с гадом-карманником в первый же день. Но если сам капитан ходит на осмотр, то, стало быть, народу не хватает в отделении, так что можно вызваться поработать до конца командировки. Может, все дело с Малкой этой выеденного яйца не стоит. Может, Наталья и не все сказала. Умолчала же сперва про телеграмму? Допустим, поссорились из-за пустяка, сестрица надулась, потому и адреса не оставила, а Наталья стесняется признаться. Жители маленьких городов не особо-то про личные дела болтают, да и кому какое дело, кроме врача, участкового или прокурора.
Тогда все встает на свои места, и легко понять, почему старшая сестра не отвечала младшей и не сообщила о свадьбе. В конце концов, они были дружны в детстве, а с тех пор могло многое измениться.
Это, конечно, не объясняет путаницы с именами. Как бы они ни рассорились, не станет же старшая нарочно употреблять прозвища, которые никогда не использовала?
Но все эти детальки такая малость по сравнению с тем, что в квартире чисто, следов беспорядка, пятен крови, оторванных рук-ног и трупов не наблюдается.
«Да, но уйти из дома, не выключив телевизор? – напомнил себе Андрюха. – Хотя тут тоже надо кого-то умного спросить. Говорят, есть телевизоры, которые сами включаются и выключаются. Может, эта штука в пакете работает как часовой механизм, кнопок-то больше, чем на калькуляторе…»
Размышляя о том и сем, а в общем – ни о чем, и не придя ни к какому выводу, Денискин вернулся в отделение. И снова ему первым попался Заверин, который с кривой миной на костистой физии курил у подъезда Альбертову сигару, спросил с фирменной двусмысленностью:
– Посадил?
– Посадил, – весело подтвердил Андрюха.
– Ну и правильно. Пошли, покормлю.
– Да спасибо, не надо.
– Не ломайся, небось весь день не жрамши.
В кабинете Заверин выставил на стол консервы, извлеченные из сейфа, нарезал на доске полбатона. Денискин, решив, что церемониться незачем, соорудил себе два бутерброда. Участковый пододвинул стакан с чаем и щербатую сахарницу.
– А ты что? – жуя, спросил Андрюха.
Радушного хозяина передернуло:
– Да ну на… – И он развернул «Советский спорт».
Андрюха, заморив червячка, почувствовал себя намного лучше, и все уже представлялось в более выгодном, приятном свете. Даже Заверин. А что, симпатичный мужик, спокойный, разумный. Сидит себе, никого не трогает.
Заверин вдруг спросил, да еще самым серьезным тоном:
– Сержант, ты знаешь, ведь в сборной регби ЮАР «Спрингбокс» сплошные белые.
Андрюха вхолостую пожевал воздух, опомнился, спросил:
– А какие должны быть?