Ротмистр Гордеев 2

Дашко Дмитрий

В часть приезжает репортёр с фотографом. Лицо репортёра кажется мне подозрительно знакомым, особенно пухлые обвисшие усы.

— Гиляровский, Владимир Алексеевич, «Русские ведомости». Пишу фронтовые заметки, — представляется он и с любопытством смотрит на меня:

— Слышал о вас много необычного, господин штабс-ротмистр. Признаюсь, был изрядно заинтригован и потому приехал, чтобы увидеть всё собственными глазами. Ну и узнать вас получше.

Точно! Теперь вспоминаю, где его видел. Это же сам король российской журналистики,

дядя Гиляй! Большой знаток Москвы и патриот Родины!

Он-то мне и нужен.

— Давайте по-простому, без чинов и званий. Николай Михайлович Гордеев, — улыбаюсь я. — Рад вашему визиту! Думаю, нам есть о чём с вами поговорить, Владимир Алексеевич!

Глава 13

Гиляровскому чуть за полтинник. Это по меркам моего бывшего времени — почти молодость, а тут, в начале двадцатого века, такой возраст считается уже чуть ли не старостью.

Но «дядя Гиляй» полон сил и кипучей энергии.

Вислые усы, крупный нос, лихо заломленная коническая каракулевая папаха — вылитый Тарас Бульба[1].

— Показывайте, как тут у вас всё устроено, батенька! — его мощная и несколько грузноватая фигура бывшего циркового борца и бурлака так и пышет здоровьем.

— Ступайте за мной, Владимир Алексеевич.

Веду его по расположению: солдатская столовка — ряд столов и скамеек под дощатым навесом с плетёнными из соломы стенами-матами, полевая кухня, военно-полевой сортир — в наибольшем удалении от места приёма пищи, дабы не разводить антисанитарию.

Длинный ров, чтобы разом хватило на одномоментное отправление больших и малых нужд примерно трёх десятков бойцов, сверху устроен дощатый насест с «очками» и длинными, сколоченными из крепких жердей треугольными «козлами».

Перекладины на «козлах» позволяют уверенным пользователям сидеть не орлами, балансируя над отхожим местом, а цивилизованно, как на стульчаке, отправлять естественные надобности.

От непогоды и посторонних взглядов уборная прикрыта такими же плетёными из соломы стенами и крышей.

Дядя Гиляй удовлетворённо кивает, понимая солдатские нужды.

— Гляжу, Николай Михалыч, вы о санитарии изволите озаботиться? — Гиляровский указывает на длинный умывальник на полтора десятка персон, устроенный на входе в клозет.

Умывальник представляет из себя деревянный коробчатый жёлоб, устроенный несколько в уклонку, дабы вода естественным образом из него стекала и не застаивалась, и длинную трубу из сочленённых между собой толстых полых стволов бамбука с деревянными коническими клапанами, называемыми в просторечии «сосками».

Вода в бамбуковую трубу подаётся из большого деревянного бака, сколоченного эскадронным умельцем-бондарем.

— Зачем добавлять работы армейским эскулапам, Владимир Алексеевич? Им и так есть чем заняться. Да и боец уместен в бою, а не страдающим от дизентерии в госпитале.

Дядя Гиляй понимающе хмыкает.

— Здорово всё

у вас, по уму сделано. Есть чему поучиться. А то мне прежде приходилось бывать в таких расположениях, где офицерам нет никакого дела до их подчинённых.

Вздыхаю. Что есть, то есть.

— А это к чему? — Гиляровский показывает на подведённый к сортиру ручей.

— Проточная вода уносит нечистоты на поле. И нам хорошо — не воняет, и китайцам — получают дармовое удобрение.

— Сами додумались? — «Дядя Гиляй» смотрит на меня с нескрываемым уважением.

— У японцев подсмотрел во время разведки, — признаюсь я.

— Однако…

— Идём дальше.

Показываю репортёру «Русских ведомостей» нашу полосу препятствий, солдатские упражнения в рукопашной.

В глазах бывшего циркового борца неподдельный азарт, когда он наблюдает, как ловко Лукашин-старший валяет своих спарринг-партнёров.

— Господин штабс-ротмистр, дозвольте и мне попробовать?

— Владимир Алексеевич, помилуйте. Иван — медведь-оборотень… Профессиональный разведчик.

— Ну, я тоже не пальцем деланный. С батюшкой на медведей на охоте хаживал, да и на Кавказе почти год с башибузуками в охотничьей команде воевал.

Это когда? На Русско-Турецкой, что ли? Так это было почти тридцать лет назад.

Смотрю на Гиляровского с сомнением.

— Не сомневайтесь, я не одного турецкого часового скрал. Весёлое занятие — та же охота. Только пожутче. А вот в этом и удовольствие.

Его взгляд загорается от воспоминаний.

— Что ж… извольте, — развожу руками, а сам шепчу Ивану на ухо, чтобы был поосторожнее с гордостью российской журналистики.

Предупреждаю:

— Зашибёшь или поломаешь — башку отверну.

Казак кивает.

Гиляровский сбрасывает с плеч бекешу, а с головы свою запорожскую папаху.

Оба поединщика медленно сходятся в центре площадки, кружат, не сводя друг с друга внимательных глаз.

Неуловимое движение Ивана, и шея Гиляровского оказывается в жёстком захвате. Плечи «дяди Гиляя» бугрятся мускулами, он хекает, и высвобождается из захвата, как скользкий обмылок из неловких пальцев.

Должно быть какая-то французская штучка, недаром в цирке Гиляровский боролся с лучшими силачами своего времени, да и потом стал в Москве членом-учредителем первого Русского гимнастического общества, был даже какое-то время его председателем.

И вот уже Иван пыхтит в замке рук Владимира Алексеевича, лицо его багровеет.

Но и казачья выучка многого стоит. Гиляровскому удаётся оторвать противника от земли, но тут оборотень выворачивается и с кошачьей грацией приземляется на одно колено.

Рывок. Иван отскакивает от противника, разрывая дистанцию.

Оба стоят, тяжело дыша и не сводя взгляда друг с друга. Иван обозначает движение, Гиляровский тут же словно перетекает в сторону.

Противники замерли. Круг зрителей затаил дыхание.