Рождение музыканта
Шрифт:
– И не Гуммель? – строго спросила Елена.
– И не Гуммель! – рассмеялся молодой человек.
– Так кто же вы, наконец? – воззвал к загадочному посетителю Витковский.
– Имею честь отрекомендовать вам себя, сударыня, и вам, сударь: Михаил Иванович Глинка – к вашим услугам!
– Глинка? – недоверчиво переспросил старик. – Сударь, вы можете называть себя как вам угодно, но вы все равно сыграете начатый концерт!
– С полным удовольствием, – отвечал Глинка и прибавил простодушно: – и тем охотнее, что мне решительно нечего делать в Харькове в ожидании попутчиков…
– Попутчиков! –
– Благодарствую! – отвечал Глинка, которому все больше по душе был этот музыкальный магазин.
А между тем старик Витковский давно разгадал приключившуюся историю: разве никогда не бывало в самом деле, чтобы знатный музыкант являлся инкогнито, чтобы позабавиться над простофилей? Но не он, Витковский, будет на сей раз простофилей!
– Михаил Иванович, – как бы невзначай спросил он, – где же вы изволите служить?
– Нигде, – отрываясь от беседы с Еленой, ответил гость, – батюшка мой желает, однако, чтоб я действовал по дипломатической части…
– Ты слышишь, Елена? По дипломатической части! – положительно хозяину музыкальной лавки еще сроду не приходилось так смеяться.
А гость, забыв первое смущение, вел разговор у фортепиано.
– Сударыня, – кланяясь девушке, говорил он, – чем заслужить мне вашу дружбу?
– Вы ее уже заслужили, – ответила фея музыкальной лавки, – и вареники тоже…
Когда Глинка поднял голову после нового глубокого поклона, перед ним стоял, застилая остатки света в окне, необъятных размеров человек в тусклорыжем подряснике и, повидимому, с флюсом, повязанным тряпицей столь же унылого цвета.
– Пан Андрей, – объяснила Глинке Елена и тотчас приказала великану: – Будьте ласковы, закрывайте магазин!
Фее, вышедшей из музыкальной шкатулки, повидимому, подчинялось все. По крайней мере пан Андрей бросился к двери с такой стремительностью, что вихрь взметнулся за его подрясником. При ближайшем ознакомлении с паном Андреем его подрясник оказался, однако, вовсе не подрясником, а скорее подобием партикулярного сюртука. Пан Андрей был первой октавой в архиерейском хоре. В квартире, прилетавшей к музыкальной лавке, все чувства и помыслы были отданы музыке, и архиерейская октава не препятствовала тому никак…
Еще не отведав как следует вареников, Глинка снова сел за фортепиано. Не ахти как часты посетители в музыкальной лавке на Дворянской улице, а такого одержимого никогда не бывало! И долго не знала ее державное величество Музыка, куда повернет молодой человек, странствующий для пользы здоровья.
– Пан Андрей, – сказала Елена, когда Глинка кончил, – теперь вы играйте!..
И хотя не очень весело разделывать при флюсе гопака, взял пан Андрей бандуру, и Елена пошла в пляс. Удивленно поднялись ее черные брови, когда никто не вышел к ней навстречу, никто не ударил каблуком, чтобы одобрительно загудели все скрипицы да брякнул бы от восторга
Елена присела около музыкальной шкатулки, и молодой человек глянул на нее с тревогой: вот-вот уйдет фея восвояси и захлопнет за собой расписную крышку. Он решился во что бы то ни стало ее удержать. Вмиг преобразившись, Глинка стал показывать, как, встретясь на дороге, просят огонька для люльки добрые люди и как ведьмы ловят в небе звезды: иную почистят и опять отпустят, а иную – в карман… Звонко рассмеялась фея и никуда не ушла, даже руками от восторга всплеснула. А за нею грохнул на бандуре пан Андрей.
Да что бандура! У ручных органов, и у тех сами собой вертелись ручки, и перед глазами у старика-хозяина все пошло ходуном: «Что ж это за инкогнито такое, этот молодой человек? А может, и вовсе не инкогнито, а просто странствующий дворянин Глинка, только и всего?»
Но гость, будто подслушав стариковы сомнения, снова сел за фортепиано. Этот молодой человек опять играл, как Гуммель и Фильд, взятые вместе! Старик пришел было к окончательному убеждению, что чудесные инкогнито хотя и очень редко, но все же появляются в музыкальных лавках, а коварный инкогнито как раз в это время стал прощаться.
Став у двери, в которую ушел гость, Елена долго всматривалась в темноту.
– Отец! – сказала она. – Какой он замечательный артист!
– Артист? – откликнулся возмущенный старик. – Хорош артист! Ему бог музыку заповедал, а он мне медведя на ярмарке показывает!
Суровый старик был не прав. Гость, точно, представил Елене многие сцены, но никаких медведей не показывал. Однако надо же было на чем-нибудь сорвать гнев.
Но дочь подошла к нему и обняла его.
– Ах, тату, тату, – сказала она, – тебе бы только спорить!
Но старик не спорил.
– Как ты думаешь, может быть, завтра он опять придет?
– Не знаю, – отвечала девушка.
В музыкальной лавке ей подчинялось все. Но разве эта власть распространялась на путешественника, следовавшего на Кавказ для пользы здоровья?
– Не знаю, тату! – повторила она.
Даже звонок, приделанный над дверью музыкальной лавки, звякнул удивленно, когда на следующий день в лавку Витковского снова вошел гость.
Час, избранный Глинкой для визита, был очень ранний, но сегодня события не застали никого врасплох. Стоял обыкновенный будничный день, а на девушке было праздничное голубое платье, и с ее шеи стекали на грудь крупные яркие бусы. В гладко уложенных кудрях, должно быть, сами собой запутались цветы.
– Нравится вам?
Она улыбнулась восхищенному посетителю и при этом легким движением руки поправила ветку ландыша в волосах.
– Почему вы молчите, как убитый?..
Гостю стало гораздо легче, когда его усадили за фортепиано. Но чем дольше играл он, тем растеряннее становился старик Витковский. Гость опять играл, как Фильд и Гуммель! Но, отрываясь от фортепиано, молодой человек так простодушно рассказывал о себе, что снова исчезали все сомнения. Михаил Иванович Глинка так и оставался Глинкой и, пожалуй, действительно ехал по нестоящей надобности на Кавказ.