Рождение света. Том первый

Каплун Перл

– Тебя здесь нет. Твоя энергия, что мне постоянно здесь мерещится, лишь злосчастная игра разума. Я более на неё не поведусь…

Я говорил вслух по глупой привычке, одновременно ощущая собственный горько-острый привкус, всегда проявляющийся, когда я злился. Ведь гнев – единственное чувство, которое у меня осталось жизнеспособным к проявлению. Теперь я полностью соответствовал дарованному отцом званию – Эйлель, Ниссах Гнева и Ярости. Так намного легче существовать.

– Твоя душа давно в Хакелум.

И

после этих слов я познал, как начинаю беспочвенно закипать, раздражаясь от того, что вновь сюда пришёл, что вновь поддался его слабости. Нужно попрощаться, а с кем? Какой смысл был мне здесь сидеть и разглагольствовать, как помешанный? Не такого итога я ждал от прощального ритуала, сути которого я и вспомнить был уже не в силах – все пережитые эмоции стёрлись, притупились и спрятались на задворках подсознания.

– Я желаю лишь одного – забыть о том, что когда-то встретился с тобой, синьорина Романо, – шёпотом произнёс я, вставая с места и отряхивая со штанов пыльцу многочисленных цветов.

Желая уже было переместиться, я приподнял руку, но меня остановил шорох у крошечного сарая – проповедник заявился.

– Люцифер, неужели ты пришёл попрощаться?

Дребезжащий голос старика прозвучал как будто гарпия провела когтями по глухому камню.

– Какая проницательность, Августин, – холодно ответил я ему, не поворачиваясь лицом. – Ты прав, он больше не придёт.

– Понимаю твоё состояние, но…

– Никаких но, старик, – процедил сквозь зубы я, унимая участившееся дыхание. – С него хватит.

– Тебя постигла сугубая скорбь и стенание от воспоминания о прошедшем… [17]

– Заканчивай немедля, – отрезал я, чувствуя, как загораются мои глаза.

17

Прем. 11:13.

Всё нутро мгновенно затряслось от неимоверной ярости, будто мне под кожу впивались гвозди, забиваемые молотком.

Однако Августин не собирался затыкаться, восклицая очередную чушь из лживого Писания:

– Ибо крепка, как смерть, любовь! [18]

Сам напросился, религиозный фанатик!

Один щелчок пальцев – и я придавил его к стене церкви, слыша хруст дряхлых косточек, а в расширенных зрачках читалось лишь смирение и никому не нужное сожаление.

18

Песн. 8:6.

– Не для того я, сын

Самаэля, снизошёл до тебя и «подарил» вечную жизнь, чтобы ты, чернь, читал мне нотации из своей горячо любимой книжонки! – прорычал я сквозь зубы, устремляя крылья вверх, и сдавил сильнее тонкое горло.

– Люцифер… гхк… я стремился искупить свою вину… Все эти века я смиренно нёс своё бремя, – тихо и сбивчиво прохрипел он, и если бы не договор, то уже давно инфаркт поразил бы его щупленькое сердце. – Прошу, забери меня с собою в Ад…

– Ты отдал мне свою душу, когда согласился охранять её вечный покой. Так исполняй! – произнёс, скинув его наземь из своих силков, и сложил обратно крылья, сплёвывая под ноги. – Я – твой Хозяин.

Глупые люди, особенно те, кто связал себя по рукам и ногам с религией. Прошло столько времени, а он всё надеется на… На снисхождение от самого Дьявола? Проповедник так и не понял, что его смысл существования отныне – это виться коршуном над своею «добычей» и никогда не заполучить её.

Развернувшись к нему спиной, последний раз окидывая взором сад, я хотел переместиться прочь, как вдруг услышал мерзкое шуршание поношенной рясы.

– От неё, как огонь, загорается любовь [19] , Люцифер! – молвил он последнее из своих глупых наставлений, но мне уже было плевать.

Я щёлкнул пальцами, а в голове пронёсся законный ответ…

Она давно угасла.

19

Сир. 9:8.

Надев туфли на босу ногу, смахиваю лишнюю влагу с волос и выхожу из своих покоев в коридор, освещённый редкими синими факелами. Дойдя до широкой винтовой лестницы, по привычке обращаю взгляд в узкое окошко, где меня встречает скучный и унылый пейзаж – вид на Врата Гиенум с тёмным пятном из толпы грешников, ожидающих приговора. Спускаюсь вниз пролётом за пролёт, бездумно слушая дребезжащее эхо собственных шагов. Вся нешашерс спит: никто не бродит по лестницам и коридорам Сэгив, лишь отдалённо слышны завывания ветра за окнами.

Оказавшись у тронного зала, я чувствую, что помимо отца внутри есть кто-то ещё, но энергия слишком слабая, и мне сейчас не различить, кому она принадлежит. Толкаю двери руками, и передо мной открывается та же картина, что и несколько амас назад, – Едэлем сидит на своём пьедестале, подле зверь из Сар Меазохи, что он возжелал держать подле себя. Кроваво-красного цвета шерсть и грива, как у льва, и скорпионий хвост, оканчивающийся внушительной твёрдой булавой с огромным ядовитым шипом, которым чудище готово в любой момент пронзить свою жертву, если того, конечно, пожелает Едэлем Гиенум. Животное явно наслаждается медленными поглаживаниями своего хозяина: выпученные голубые глаза блаженно прикрыты, а рот с тремя рядами острых зубов и вываливающимся от наслаждения языком, напротив, приоткрыт.