Рождественский кинжал

Хейер Джорджетт

– Мистер Галлоуэй, – Старри изображал айсберг, – держит свои инструменты под замком. Он шотландец, – добавил дворецкий в объяснение этой особенности.

– Где он держит ключ?

– Я не могу ответить на этот вопрос с уверенностью. – Айсберг не выражал ни малейшего желания растаять.

– Хорошо, а что вы делаете, когда его нет, а кому-нибудь понадобятся ножницы для обрезки деревьев?

– Именно с этим, – ответил Старри, – мистер Галлоуэй и не хочет мириться. Он очень аккуратен, а известно, что джентльмены беззаботно обращаются с инструментами.

Глаза

Хемингуэя вспыхнули.

– Вы когда-нибудь читали историю о лягушке, которая лопнула? – спросил он зловеще.

– Нет, – невозмутимо ответствовал дворецкий.

– Вам необходимо прочитать. Старри поклонился.

– Я учту это, если когда-нибудь у меня будет свободное время, – сказал он и, по всем правилам, как вынужден был признать Хемингуэй, удалился.

– Мне жаль тебя, парень, – сказал Хемингуэй сержанту. – Похоже на то, что тебе придется поехать к этому Галлоуэю и узнать, не держит ли он ключ у себя на шее. Но сначала я посмотрю на это место.

Они вместе вышли из дома и прошли по тающему снегу к конюшне. Древняя постройка встретила их закрытыми дверями с угрожающего вида замком и маленькими окнами, изнутри густо покрытыми пылью и паутиной. Через одно из них видна была комната для упряжи; через другое инспектор смог разглядеть лежащую вдоль стены внушительную лестницу, достаточно длинную, чтобы достать до верхнего этажа особняка.

Пошарив под порогом, поискав тайник под нависающей крышей и даже обыскав два сарая с горшками и теплицу, Хемингуэй отказался от поисков ключа и внимательно осмотрел окно в конюшню. Это было небольшое двустворчатое окно, и хотя не требовалось большого умения, чтобы просунуть острие ножа между двумя его половинами и отодвинуть задвижку, даже самый большой оптимист отказался бы от такого предположения. Было ясно, что окно давно не открывали. Это доказывала не только непотревоженная пыль, но и родовая паутина паучьей семьи с тысячелетней историей.

– Теперь, – заключил Хемингуэй, – мы обнаружим, что садовник носил ключ при себе со вчерашнего полудня. Хорошенькое дельце!

Пряча улыбку, сержант сказал:

– Я считал, вы любите запутанные дела.

– Верно, – ответил Хемингуэй. – Но я люблю, когда есть за что уцепиться! А здесь каждый раз, когда я думаю, что наконец-то я что-то нащупал, оно выскальзывает у меня из рук, как в плохом сне. Готов съесть собственную шляпу, если в комнате имеется раздвижная панель; готов поспорить, что не было никаких махинаций с ключом; а теперь вроде бы выясняется, что и окна тоже не трогали. Просто колдовство какое-то! Или я уже разучился работать...

– Да, дохлое дело, – согласился Вер. – Дымовая труба не подходит, я думаю?

Инспектор бросил на сержанта неприязненный взгляд.

– Или крыша? – предположил сержант Вер. – Над спальнями – чердак. Там есть слуховые окна. Может быть, спустились с чердака над комнатой мистера Хериарда и добрались до его окна?

– Этого не может быть, – сердито сказал Хемингуэй. – Никогда не встречал более идиотской идеи. Тебе надо ехать и расспросить этого садовника,

но сначала завези меня в участок.

– Хорошо, сэр. Но я не могу отделаться от мысли, что все это время ключ был при нем.

– Разумеется, если это не так, я упаду в обморок, – ответил Хемингуэй.

Они приехали в участок в подавленном молчании. Инспектор Бэкстоун подкреплялся крепким чаем, и Хемингуэй с благодарностью принял чашку божественного напитка.

– Как у вас дела? – спросил Бэкстоун.

– Никак, – честно признался Хемингуэй. – Это напоминает мне лабиринт в Хэмптоне. Неважно, какой путь выбрать: всегда приходишь к тому месту, с которого начал. Мне кажется, я пытаюсь поймать настоящего Гудини. Наручники и закрытые сундуки – ничто для такой птицы.

– Должен сказать, я с радостью передал вам это дело, – признался Бэкстоун. – Честно говоря, расследования – это не мой хлеб.

– К тому времени как я прорвусь через все хитросплетения, это перестанет быть и моим хлебом, – сказал Хемингуэй, потягивая чай. – У меня не меньше четырех верных подозреваемых, три возможных, и у всех нет алиби! И почти у всех жизненно важные мотивы! Будь я проклят, если могу обвинить хоть одного из них.

– Четверо верных подозреваемых? – спросил Бэкстоун, прокручивая это в уме.

– Молодой Хериард, его сестра, Мотисфонт и Ройдон, – перечислил Хемингуэй.

– Вы не считаете, что это могла сделать светловолосая молодая леди?

– Я отметил ее как возможную, но сам не поставил бы на нее ни пенни.

– А кто другие возможные подозреваемые, если вы не возражаете против моего вопроса?

– Лакей и дворецкий.

Бэкстоун выглядел несколько изумленным.

– Старри? Почему вы думаете, что он мог приложить к этому руку?

– Обычная предвзятость, – с готовностью ответил Хемингуэй. – Сегодня днем он наградил меня таким взглядом, что я с удовольствием повешу на него это убийство, если все остальные окажутся чистыми.

Провинциальный инспектор понял шутку и засмеялся.

– Ну, вы скажете! – произнес он. – Сам-то я подозреваю молодого Хериарда. С ужасным характером парень уродился.

– У него самый основательный мотив, – согласился Хемингуэй. – Хотя убийства не всегда совершаются ради самых высоких ставок, заметьте! Далеко не всегда. Есть еще Ройдон, ему нужны деньги для его пьесы.

– Да. Я размышлял над этим до того, как вы приехали, но мне это показалось маловероятным. Конечно, убить могла и мисс Хериард. Не думаю, что она перед чем-нибудь остановится.

– Я охотно арестую ее или Мотисфонта, если вы только скажете мне, как любой из них вошел в комнату, – сказал Хемингуэй.

Бэкстоун покачал головой.

– Да, это загадка. А вы не думаете, что в деле замешана пожилая леди?

– Что? Миссис Джозеф Хериард? – воскликнул Хемингуэй. – Слишком неправдоподобно! Нет, не думаю. Зачем бы ей это понадобилось?

– Не знаю, – признался Бэкстоун. – Просто я подумал, что у нее тоже нет алиби, однако ни вы, ни я ее даже не заподозрили. У нее мог быть мотив.