Рубеж веков-2
Шрифт:
Для Лемка это стало откровенным ударом. Он еле сдержал раздражение. А Конталл продолжал:
— Траян Лазарев, Евстафий Фотиад, Марк Галани, становятся протодекархами, — продолжал дукс, скользя взглядом по бумагам. — Сидир Мардаит, и эти… Евх и Юц — десятниками. Остальных ваших людей мы распределим по другим турмам и друнгариям.
Слова о «распределении» звучали как упоминание о скотине, что отправляют в разные загончики. Лемк почувствовал, как кровь прилила к вискам, и, невзирая на всю очевидную опасность, позволил себе возразить:
— Простите, господин, но мы сражались
Дукс поднял на него глаза. Холодный взгляд человека, привыкшего, чтобы его слушались без вопросов.
— Право? — повторил он. — Вас никто в звании друнгария не утверждал. Вы слишком много себе позволяете. Скажите спасибо, что вас за это не судили.
Теодор почувствовал, как слова словно били по нему пощёчинами.
— Столь высокое звание, — продолжал дукс с акцентированной медлительностью, — может занимать человек знатных кровей. Либо состоящий на верной службе не менее двадцати лет. А не как вы — за пару лет из рядовых пытаетесь добраться до верхов.
Лемк сжал зубы, чтобы не сказать лишнего. Всё его существо кричало о несправедливости, но он знал, что спорить бесполезно. В этой комнате правила диктовал дукс, а он, Теодор Лемк, был лишь одним из тех, кто должен был подчиняться.
— Йованна…
— Женщина в звании протодекарха! Вы с ума сошли! Взять её не то что командовать людьми, а даже солдатом… солдаткой… Это навлечь позор на славные традиции великой армии! Её место в обозе, штопать дыры, варить похлебку для воинов и согревать им постель. Даже не заикайтесь о ней в моем присутствии!
Казалось бы — живи и радуйся. Для выходца из самых низов, достигшего звания, о котором многие и не мечтают, это был повод для гордости. Денег хватало, чтобы не думать о завтрашнем дне, и положение в армии обеспечивало определённый комфорт. Но вместо радости в душе Теодора поселилась глухая обида.
Он чувствовал себя обделённым. Нет, дело было не только в его собственной участи, а в судьбе тех, кто шёл за ним, веря, что общая победа принесёт им больше, чем просто выживание. Его люди ждали. Они заслуживали большего. А оказалось — вон что. Их растаскивали по другим отрядам, разрушая всё что связывало их вместе, созидаемое в течении многих месяцев.
Теодор стиснул зубы. Он уступит долгу. Если армия решила, что его место здесь, он останется.
Он принялся за службу с тем упорством, которое так долго вело его вперёд. Но в сердце его росло горькое разочарование, которое он старался не показывать. Долг был выше личных обид. Или, по крайней мере, должен был быть.
Ему дали в подчинение сотню не самого лучшего качества. Основу воинов составляли мушкетеры, носившие на себе отпечаток бедности империи. Их одежда выглядели смешением остатков награбленной сарацинской роскоши и необходимости приспособиться к суровой реальности. Основу их костюма составляли камзолы или кафтаны из дешёвого сукна или грубой шерсти, по большей части выцветшие и залатанные. Поверх или под низ они носили кожаные куртки, овчины, дублеты. На головах мушкетёров были простые меховые шапки, подбитые войлоком, или платки, завязанные
На контарионов без слез вообще было не взглянуть.
Эти люди казались одновременно жалкими и грозными. Они больше походили на разбойников, а не на имперских солдат. И всё же в их взглядах читалась упрямая решимость. Они уже пережили одну кампанию, и это было хорошо.
Первое время всё шло хорошо.
Они патрулировали места, где проходила условная граница с валашскими боярами. Присматривали за оставшимися поселениями помаков и сарацин, ждущих возвращения султанских сил. Выслеживали банды зейбеков и их логова. Защищали караваны прорывавшихся по Дунаю легких судов из Вены и Прессбурга купеческих судов.
Теодор обнаружил письмо случайно, как часто находят вещи, которые не предназначены для чужих глаз. Его силы патрулировали очередную дорогу, когда в придорожной пыли они наткнулись на труп валаха. Лежавший на спине, мужчина был одет в добротную одежду — широкополая шляпа, расшитый плащ. Коня не было, возможно убежал, а тело выглядело свежим. Из спины торчала стрела и кровь не успела свернуться.
— Должно быть, купец или чиновник, — бросил кто-то из солдат, осматривая убитого.
Теодор, руководствуясь привычкой не оставлять ничего недосмотренным, обыскал сумки мертвеца. Но письмо, на удивление, нашли солдаты, взявшие померить его плащ и нащупавшие что-то инородное.
Это был письмо, написанное спешно, но чётким почерком, явно предназначенное для кого-то важного.
«…наших условий они согласны придерживаться, — прочёл Теодор, сидя на корточках рядом с телом. — В случае перехода под власть Габсбургов мы получим защиту и все гарантии. Необходима лишь ваша поддержка, чтобы склонить остальных…»
Он дочитал до конца, где стояла подпись. Имя подписавшего было выписано чётко и не оставляло тени сомнения.
Теодор молча выпрямился, зажал письмо в кулаке и окинул взглядом своих людей. Никто ничего не заметил, никто даже не понял, что он нашёл. Он сунул письмо за пазуху, решив пока никому ничего не говорить.
Теодор не любил пытки. Они всегда были грязным и неприятным делом. Однако порой без них было не обойтись. Особенно когда на кону стояло предательство, которое могло стоить жизни тысячам.
Слугу звали Симеон, и его отловили в трактире, где тот коротал часть вечера за вином им игрой в кости. Двое бывших войнуков молча скрутили его, когда он вышел, чтобы идти домой. Ему накинули мешок на голову и увели так быстро, что вряд ли кто заметил.
Симеона притащили в заброшенный дом на окраине дома. Дом стоял на отшибе, вокруг было ни души, что обеспечивали еще несколько человек.
— Ты ведь знаешь, что я хочу услышать, начал Лемк спокойно.
— Не понимаю вас, добрый господин… — озирался Симеон. — Я слуга…