Рубеж веков-2
Шрифт:
На голове чиновника красовалась высокая шапка — скуфий, украшенный золотыми шитьём и небольшими жемчужинами, а ноги были обуты в мягкие кожаные сапоги.
Вообще старый традиционный наряд комита казался тяжеловесным и неудобным, отчего — нелепым, но выглядел торжественно, чего не отнять. Общий вид свидетельствовал о богатстве, резал Теодору взгляд.
Лицо чиновника, загорелое от средиземноморского солнца, было обрамлено густой бородой, подстриженной в классической ромейской манере. Глубоко посаженные глаза, полные мудрости (и наверняка
— Теодор, вы славно потрудились, — заговорил Лекапен. Его тон был ласков. — Император, конечно, оценит ваш успех, как только я преподнесу ему доклад о ваших подвигах, если они были. Однако добыча, добытая вами, принадлежат государству. Вам надлежит передать ее казне незамедлительно.
— Вся добыча?
— Вся, конечно. Наше государство находится в моменте, когда каждый нечестивый акче, отнятый у врага и доставленный в казну сможет укрепить древние стены и переломить хребет диаволу, с которым мы сражаемся!
Теодор посмотрел на чиновника, словно на муху, севшую на край кубка.
— Казне? — переспросил он медленно. — Это той самой, которая задолжала нам денежное и продовольственное жалованье за последний год? Той, от которой мы не получали ни порода, ни пуль, ни оружия?
Чиновник не дрогнул, но скривил губы.
— Закон есть закон. Я лишь выполняю волю императора.
Командир усмехнулся.
— Воля императора священна для нас. Император получит свою долю, когда мы начнём делить её между всеми участниками нашего похода.
— С каких пор безродные набрались смелости так разговаривать с доверенными людьми басилевса?
— Высокопочитаемый, — спокойно ответил Теодор, — то, что вы посчитали смелостью, есть не что иное, как уверенностью в своей правоте и силах.
Чиновник прищурился, но остался на месте. Он явно собрался что-то сказать, но их отвлекли. Прибывшие комиты из его свиты что-то зашептали ему на ухо, явно важное, так как удивление и тревога появилась на его важном лице.
Теодор на это мало обращал внимание. Праздник возвращения и встречи для него оказался испорчен.
Обида поселилась в груди Лемка, как осадок в дне кубка с вином. Разве они — его люди, и он сам в особенности — не заслужили большего, чем это формальное и холодное приветствие, требования отдать добычу, заслуженную воинами? Разве эти длинные ряды обветренных и испытанных войной лиц не стоили хоть немного искренней благодарности?
Он ехал обратно вдоль толпу, хмуро разглядывая нарочито важные лица местных комитов и чиновников. Их плоские речи, пустые комплименты и торопливые взгляды выдавали истинное отношение. Не уважение, а скорее опасение. Или зависть? А может, это всё подстроено? Ведь Лекапены умели плести интриги. Может, их холодный приём — это тонкий намёк: ты здесь чужак, Теодор, каким бы героем тебя ни считали твои воины.
Мысли
Застолье, устроенное для прибывших воинов, обошлось без особой пышности. Длинные деревянные столы, застеленные выцветшими полотнами, были уставлены мисками с хлебом сыром, похлёбками, тушеными овощами, и многочисленной рыбой. На серебро с позолотой или редкие восточные вина надеяться не приходилось, зато были кувшины с местным красным вином и пивом, наполняя воздух терпким ароматом.
Для кого-то этого было бы мало, но на взгляд Лемка всё выглядело добросовестно.
К Теодору и другим его людям то и дело подходили воины из местного гарнизона. Каждый норовил спросить о походе, о битвах и добыче.
— Расскажите, как это было, господин … — просили они и мялись, не зная как к нему обращаться: вроде бы старший десятник, а командует сотнями воинов. Теодор сперва отвечал скупо, почти сухо, но затем оживился, вино и их интерес помогли рассказывать о прошедших событиях. Он говорил о долгих переходах, о схватках, о бандах зейбеков, о том как страдают люди, о том, как умирают товарищи и как добываются победы.
Потом они пили вино, слушали новых людей. Время шло, а круговорот людей и событий и не думал заканчиваться до самого вечера. Ховр, Юц, сербы, болгары, ромеи, Лазарев и Рыжеусый — все толпами перемещались по полю, распивая напитки и распевая хором народные песни.
В горах крутых и на полях,
Где кровь и сталь, где меч блестит,
Бился герой, без страха в глазах,
Смерть за свободу лишь сердцу сладит!
В какой-то момент рядом не оказалось никого, кроме Ховра, который бесцельно крутил в руках веточку. Теодор, ковырялся в маслинах, пил вино, наблюдая за огнём.
— Слушай, Ховр…
— Знаете, — начал вдруг Ховр, — меня на самом деле зовут Георгием.
Теодор поднял бровь, но не отреагировал сразу.
— Георгий, значит, — протянул он. — Хорошее имя. А Ховр.?
— Фамилия.
— Чего раньше не сказал, что мы тебя неправильно зовём?
— Да это не важно, — Ховр махнул рукой, словно отметая разговор. — так тоже нормально. В войске каких только имён не встречается… Артамон, Евстрат-кастрат…
Теодор не удержался от улыбки.
— Знаете, Теодор, чего я хочу? Домой.
— Так теперь можешь. Хоть завтра собирайся и иди.
— Не всё так просто. Дом далеко. — Он махнул рукой в сторону севера. — Где-то там.
У Теодора дома не было. В церковь или храм ему возвращаться не хотелось.
— А вы? — вдруг спросил Ховр. — Чего хотите вы?
— Вернуть друзей. А потом найти корону Маврикия, — отозвался Теодор,
— Зачем? Ну, с друзьями понятно. А корона? — удивился парень.
— Потому что верю, что она может принести покой в империю. — Теодор поднёс руки ближе к теплу огня. — Людям нужен символ, Ховр… Георгий. Ну или мне.