Руда
Шрифт:
И вот к исходу сентября Егор уже в Петергофе.
Перед конторой на улице Охотничьей слободы расставлены в ряд клетки с его зверями. А контора на замке: надо ждать обер-егеря — он примет пополнение зверинцев. Лось трется головой о плечи Егора так, что на ногах не устоять, и, как лошадь, сует мягкую, отвислую губу в ладони: нет ли хлеба с солью?
— Прощаешься, Вася? — говорит Егор и хлопает лося по горбатой спине: — Эх, Васька, Васька! Заказывай поклончик уральским ельникам да осинникам. Не видать тебе их больше.
У клетки
— Этого зря сюда привезли, — говорит Мохов. — И вот тех тоже. — Показал на волка и россомаху.
Санко обиделся за земляков.
— Чем плохи звери?
— Не говорю — плохи. А придется их назад в город отвозить. Для таких на Хамовой улице зверинец. А здесь только те содержатся, кои для парфорс-ягдынужны.
На заборчик на той стороне улицы взлетела со двора большая птица, сердито прокричала и стала распускать дивный хвост, Егор и Санко ахнули, залюбовались. Хвост был непомерно велик и красив, он раскрылся цветным опахалом: лазурные и зеленые круги, радужные глазки расцвели на широких перьях. Птица преважно поворачивала хвост, и яркие краски блестели на солнце.
— Ой, до чего баская птица! — выговорил Санко.
— Перышки-то! Как самоцветы горят! — подхватил Егор.
— «Птиса»… — передразнил каптенармус. — «Самосветы»… Приехали пермяки солены уши. Это павлин китайский. Что, не видывали?
Быстро оглянувшись, каптенармус переменил голос:
— А слышь, ребята, самоцветиков на продажу не захватили? Прошлого года ваши привозили яшму и мрамор на Алмазную мельницу, так у них добрые камни были. Перленштиккер [37] Розен все купил. Коли есть, давайте мне, — я с Розеном лучше сторгуюсь, чем сами вы.
37
Перленштиккер— ювелир, золотых дел мастер.
— Нету, — насупясь, отрезал Егор.
— Ты не буркай. Говори добром. Я вам сгожусь не раз. Переводчиком я тут и при отпуске звериных кормов нахожусь. Понял? Разговор с начальством через меня будет. Начальство здесь кругом из немцев.
— А сама царица здесь?
Мохов поглядел высокомерно на грубую, латаную и перепачканную одежду Егора и процедил сквозь зубы:
— Ее величество здесь пребывание имели по августа двадцать первое число.
— А еще будет?
— Никто того не знает. — И проворчал: «Сариса»… Туда же.
Обер-егерь Бем был высокий, тощий немец в мундире зеленого сукна. Он вышел из-за заборчика и остановился подразнить павлина. Птица верещала, пронзительно, по-сорочьи, бережно складывала и опять распускала чудное свое оперенье.
На Егора с Санком и дедом Ипатом обер-егерь не поглядел и ничего им не сказал. Обращался
Прошел мимо клеток раз и другой и остановился перед черным волком. Посвистел с довольным видом, сунул свой хлыст меж прутьями. Волк лязгнул челюстями.
— О! О! — сказал немец и велел оставить зверя в Петергофе. Остальных хищников назначил к отсылке в столицу. Лося — в здешний Олений зверинец, олешков — в Заячий зверинец.
В конторе написали бумагу о приемке зверей, а денег не дали — ни награды, ни того, что полагалось на обратный путь.
— Подождете, — ехидно сказал каптенармус. — Нет форстмейстера господина Газа. Без него нельзя.
— Сколько же времени ждать? — спросил Егор. — Мы, едучи дорогой, проелись.
— Сколько велят. Может, неделю не приедет. Да еще с вас придется, видно, доправить. Где медведь? По списку медведь должен быть, а налицо нету. Продал, а?
— Медвежонок был невеликий, а не медведь. Сбежал в пути, в реку с барки спрыгнул, и о том есть бумага: на Богородской пристани составлена и свидетели руки приложили.
— Бумагу тебе за три алтына какую хошь напишу.
Егор, понатужившись, собрал все немецкие слова, какие оставались в памяти со времени ученья у Гезе, и попытался сам говорить с Бемом. Кой-как сговорились. Решение обер-егеря было объявлено через Мохова.
— Денег не будет, пока не вернется Газ. Пишу вам троим будут отпускать с людской кухни, а за то вы должны покудова ходить за своими зверями в Оленьем и Заячьем зверинцах.
— То-то, — проворчал Егор и выскочил из конторы.
Клетки со зверями ставили на телеги. Санко помогал возчикам, но, завидев Егора, подошел к нему.
— Отпустили нас, Егорша?
— Ну да. Подставляй карман… А дедко где?
— Пошел баню искать.
— Айда, Санко, вон туда, в лесок.
— Да расскажи сперва, когда ехать. Награда какая?
— Потом.
На полянке среди берез с пожелтевшими листьями Егор, к удивлению Санка, пустился в пляс. Без улыбки, с самым озабоченным лицом, высунув кончик языка, он подкидывал ноги, топал, боком и вприсядку ходил по полянке.
— Ты что, Егорушка, сдурел?
— Подожди, — подмигнул Егор и продолжал отплясывать, пока от усталости не свалился в траву.
— Чему радуешься? Много дали? — допытывался Санко.
— Ничего не дали, Санко. Потому и радуюсь, хо-хо! Мохов-то, дурень! Досадить нам захотел, волокиту завел. Санко, худо ли пожить в царских садах, на царских харчах?
Озадаченный Санко сказал: «ага», — больше по привычке соглашаться с Егором. Он был младше Егора и охотно ему подчинялся. Сам он был прост душой и чист, как хрусталь-камень.