Руда
Шрифт:
— Прощай, — сказал он фонтанному мужику и двинулся в слободку.
О приезде царицы говорили так: если погода удержится, — будет завтра утром. И на завтра же назначена большая охота в Оленьем зверинце.
Не было в Петергофе человека, который с таким же трепетом глядел бы на вечерний закат, как Егор.
Солнце садилось далеко за морем по желтому, как солома, небу, а выше заката — безоблачная зелень. Заход солнца обещал вёдро.
БОЛЬШАЯ
Пушечная пальба со стен обеих петербургских крепостей возвестила в пять часов пополуночи, что государыня покидает столицу. Водным путем она проследовала до Катерингофа, а там изволила пересесть в карету.
Через три часа загремели пушки на горе в Петергофе — царский поезд приближался.
Черные работники были уже уведены из садов, с приказом близко не подходить к заборам и решеткам. Часовых наставлено втрое против обычного.
Первыми прибежали скороходы. Упираясь на свои булавы, они делали большие прыжки. Зло крикнули: «с дороги!», хотя чисто выметенная дорога была пуста.
Пролетела открытая коляска Волынского, вслед такая же гофмейстера князя Трубецкого, и показалась шестерка лошадей цугом, катившая золоченую карету. Лошади были хороши: одна в одну, с кокардами и перьями на головах, с золотыми шорами. Хороша и фигурная карета, блеснувшая бахромой и зеркальными стеклами. На запятках высились два гайдука с пыльными лицами. Царицу в карете никто не успел разглядеть.
За золоченой каретой проскакал конвой конногвардейцев — васильковые кафтаны и алые камзолы с позументом, вороные лошади в красных чепраках с шитым золотом вензелем императрицы.
Следующая карета, не менее роскошная, чем царская, была Бирона. Третья — принцессы Елизаветы Петровны. Сквозь большие стекла кареты народ увидел невеселое круглое лицо дочери Петра Первого.
Экипажи мелькали один за другим. В толпе служителей узнавали:
— Обер-гофмаршал граф Левенвольд.
— Гофмейстерина княгиня Голицына.
— Обер-шталмейстер князь Куракин.
— Цытринька, Цытринька!.. Собачка государыни… А с ней князь Волконский.
— Персидский посол.
— Саксонский посланник.
— Грузинский царевич Бакар.
— Генерал Геннин.
Егор, не дожидаясь конца поезда, выскользнул из толпы и кинулся к конторе. Оказалось, кстати: только увидел его старший егерь, как сразу, схватил за плечо.
— Охотник?.. Из ловцов? А ну в загонщики ко мне! Живо! Еще кто в Олений?
Егор заликовал: так близко будет к царице. Вот и Санка бы в загонщики, посмотрел бы… Но Санка нет — с самого утра его взяли: как-то где-то выпускать наловленных им же птиц.
Загонщиков собрали у замка Темпель и повели в кустарники дальнего от моря края зверинца. В кусты заранее поставлены были корзины с зайцами. У каждой оставляли по одному
— Сиди скрытно, — приказал егерь. — Услышишь: близко гонят — выпускай. Спереду зверь набежит — ухай, не пускай. Сзаду — заворачивай его на дорогу.
Долго просидел Егор в тишине. Зайцы скребли корзину да осина плескала огненными листьями. Лес совсем уральский, есть на берегу Исети такие ложбинки. Если б не ветер, пахнущий морем, и не далекая музыка, — казалось бы, что дома.
Из куста смородины выметнулся заяц — так внезапно, что Егор вздрогнул. Ухать, что ли? — сзади он выскочил… Нерешительно, стыдясь нарушить тишину, покричал, помахал рукой на дорогу — «туда, мол, беги».
С соседнего места поднялся егерский ученик, строго сказал что-то. Недолго думая, Егор пошел к нему.
— Не началось еще. Чего стараешься? Этот вырвался, видно, у кого-нибудь.
— Это и будет парфорс-ягд?
— Ну да.
Егерский ученик, фамилия его Агалинский, сидел на тугом цилиндре скатанного полотна. Говорил укоризненно, но со скуки ожидания рад был хоть поучить этого деревенского облома.
— Будешь бегать во время травли, так узнаешь, каковы зубы у английских собак. Звереют они — кто убегает, того и рвут.
— А охотники что делают?
— Пикеры впереди скачут, а господа кто верхом, кто в ягд-вагенах едет, глядят.
— А царица?
— Она, понятно, в ягд-вагене, и егеря кругом.
— Господская охота.
— Ну да. А ты думал, с ножом на кабана, что ли? По-мужицки?
— Много ли дней так охотятся?
— Пока зверей хватит. Нынче, однако, сказывают, один день всего.
— Дела у нее в городе, конешно. Здесь она дел не решает, нет? Просьб никаких не принимает?
— Не принимает, здесь плезир.
— Та-ак… На чем ты сидишь-то?
— Это полотна.
— Вижу. Зачем они?
У Темпеля гнусаво пропел рожок. Ветер принес — сразу, как из мешка высыпал, — лай псов, ржание коней…
— А ну, ступай на место! Начинается. — Егерский ученик перекрестился и с посерьезневшим лицом повернулся к Темпелю. — Обошлось бы нынче благополучно.
Егор поспешил к своим кустам. Трубы и литавры проиграли воинственный марш. Запели рожки — парфорс-ягд начался.
Травля шла только по дорогам, которых Егору не было видно. Зато зверей набегало на него вдосталь. Заложив уши на спину, далеко вперед выкидывая задние лапы, летели зайцы. Легко перемахивали через кусты олени, показывая один другому след белыми пятнами подхвостьев. Дикая коза испугала Егора, налетев на него вплоть, — в прыжке перекинула ноги, упала вбок и пружиной метнулась к дороге. Лисица проползла, распластавшись у самых Егоровых ног, и так разумно, без страха, покосилась на него.