Руда
Шрифт:
— Айда.
— Ты ел ли?
— Не надо, идем.
В служительских квартирах Санко разыскал егеря, который «по птичьей части». Егерь был старый, с отвисшей брюзгливой губой. Выслушав просьбу Санка о замене, молча кивнул, нахлобучил парик и повел обоих на гору. Между кухней и дворцом, как угорелые, носились слуги с блюдами, стопками тарелок, кувшинами. В палатах играла нерусская нежная музыка.
Мимо часовых вошли под каменные своды дворцовых пристроек, прошли внутренний двор, уложенный большими
— Ступайте, — в первый раз оборонил слово егерь, распахивая дверку. — Всё помнишь?
— Хитрости большой нету. Я ему только покажу и назад.
Подвал был бесконечно длинный, полутемный, под самым потолком редкие, в пыли и паутине, стекла, снаружи они на уровне земли. Едва отошли от дверей в узкий проход между больших ящиков и корзин, послышался лязг задвигаемого засова. Санко кинулся к дверям.
— Дяденька егерь! Меня не закрывайте.
Из-за двери глухо ответил голос егеря:
— Двое-то лучше. Да не балуйтесь там. Не то гляди у меня.
— Дяденька, пусти!
Щелкнул замок, поднялись шаги по ступенькам, — тихо.
— Егорша, подвел я тебя. До вечера не выпустит теперь. Ах ты, горе!
— Веди, где сад видно.
Спотыкались, пробираясь в дальний конец подвала. За одним поворотом послышался птичий писк и трепыханье крылышек.
— Хомяки, гляди! Поели пичуг.
Несколько серых крыс соскочили с клеток, стуча хвостами, разбежались по кучам хлама. В мутное стекло билась синица. У разломанной клетки валялись перья.
— Разбойники! Собачье мясо! Я и не знал, что хомяки есть.
Санко вынул оконную раму и выпустил птичку.
— Вот сад, Егор… Да что теперь толку!
Сад состоял из зеленых лужаек, окаймленных полосами цветов, из гладких дорожек между ними и рядов невысоких густолистых деревьев. Белые статуи поднимались из зелени. Прямо против окна стоял небольшой дубок, по обе его стороны ряды коротко подстриженных лип.
Если просунуть подальше голову, слева видно дворцовое крыльцо, от которого широкая дорога легла вдоль всего дворца. Сад был пуст, только два садовника торопливо поправляли что-то в цветниках.
— Что делать, Санко? Посидим. Окошко узкое, плечи не лезут.
От скуки Санко принялся выпускать птиц. С пиньканьем вырывались синицы из окошка и, нырнув несколько раз в воздухе, садились на липы.
— Обедают во дворце, не будут стрелять, — сказал Егор.
— То и ладно. Хоть эти целы будут. Птиц много.
— Почему они на то дерево не садятся? — показал Егор на дубок. — Потрепещутся перед ним и на липу падут.
— Не садятся, — подтвердил Санко.
— Давай всех выпустим. Заругаются — на хомяков свалим: съели, мол.
— А давай! Хватит «ей» сегодня кровь лить.
Клетки
— Отдельно висела на стенке. Там ступеньки какие-то прямо в стену упираются, а рядом она и висела.
Заглянули в сумку, — винные бутылки с чужестранными надписями, половина сладкого пирога, завернутая в салфетку с царским вензелем, и три тяжелые блестящие ложки.
— Бутылки все початые, — сказал Санко, — выпьем, а? И это, — пощупал, понюхал пирог, — нисколечко не черствое.
— Брось, брось!.. — нахмурился Егор. — Ворованное, видно. Разве пойдет в глотку холуйский кусок, тьфу!
— Верно! — И Санко тотчас же почувствовал отвращение к находке. — Вот я шваркну всё в угол, пусть ищет, ворюга.
— Может, егеря твоего — у него ключ. Повесь, Санко, где была.
Перед дворцом появились люди. Придворные кавалеры и дамы играли, мячами. В руках у них были круглые лопатки с натянутой сеткой; лопатками и подкидывали мячи. У крыльца остановилась вереница пестро изукрашенных тележек, запряженных крошечными лошадками.
— Кататься поедут, — догадывался Санко. — Ну и кони! Баловство, не кони… Егорша, гляди, гляди скорей, дерево-то!
А Егор и сам таращил глаза на дубок — из всех листьев его, сверху донизу, полились вдруг струи воды. Среди лужаек заиграли и другие фонтаны. Две золоченые женские статуи окутались брызгами, вдали вырос прямой водяной столб, а на самой верхушке его заплясал блестящий стеклянный шар.
— Не настоящее дерево. Фу ты!.. Может, и кони неживые. А, Егор?.. И собачонка эта тоже. Паршивая какая! В такую теплынь дрожит.
Голая тоненькая собачонка стояла на дорожке; она дрожала всей кожей и поджимала одну лапку. Егор рассмеялся.
— Это настоящая. А есть тут и такие, что один голос, а тела нету… Цытринька, — вспомнил он, и перестал смеяться. — Собачонка-то царицына. Верно, и сама царица тут стоит.
Егор вытягивал шею, как мог, собачонка визгнула на него и убежала.
Егор отошел от окна. Заметят — только хуже будет. Вот попал в капкан…
— Чш-ш… Слышишь? — Санко показал рукой в темноту подвала.
Притихли. Осторожно скрипнула дверь — не входная, а там, где Санко нашел сумку, — за сундуками посветлело, кто-то шагнул раз, другой и звякнул стеклом.
Егор схватил Санка за рукав, потащил за собой к свету.
За поворотом стал виден маленький прямоугольник открытой двери и от нее четыре ступеньки вниз, сюда. На нижней ступеньке стоял человек самого важного вида — толстый, в шитом позументами платье, в парике, с холеным лицом, — и прятал сверток в сумку. Он услышал шаги и испуганно крикнул: «Вэр да?»