Руда
Шрифт:
После этого сёла, повела головой во все стороны и окончательно поняла, что она не в горящем доме и бежать никуда не надо.
Хоромы на бугре полыхали и посылали в небо космы разноцветного дыма. Люди стояли перед ними и не пытались тушить — опоздали!.. Среди работных людей Марья Ильинишна увидела брата. В разодранном кафтане, мокрый, без шапки, он размахивал рука ми и кричал что-то тонко и умоляюще. Марья Ильинишна вскочила и взобралась на бугор, к дому. Ее обдало зноем.
— Не поздно, не поздно! — молил и соблазнял Мосолов. — Снаружи горит,
Его слушали внимательно, но хмуро. Еще внимательнее оглядывали горящее здание. Бревенчатые стены и крыша пылали жарко, а ворота были совсем огненные. Войти в них, казалось Марье Ильинишне, немыслимо.
— Обманет? — сказал плавильщик в лисьем малахае на голове.
— При всех обещано, — возразил пожилой мастер. — В этом не обманет. И стены, верно, еще не прогорели. Да там дышать нельзя.
— Захлебнешься, конечно. Войти, оно можно, да уж не выйдешь, — подтвердил третий. — Вишь, Прохор Ильич, — не знаю как по-ученому, а по-нашему мастеровому — там воздух выгорел. Нельзя огнем дышать.
Привычные к огневому труду у плавильных печей, они судили деловито, без лишнего страха. И когда окончательно доказали друг другу, что итти в горящий дом им не с руки, плавильщик снял малахай, с силой нахлобучил его снова и сурово сказал:
— Не обмани, хозяин! Вольная! Иду.
Прижав локти, втянув голову в плечи, он побежал к воротам. Еще миг — плавильщик скрылся в дымной пропасти двора. Люди приблизились к огню и умолкли. Подъехала, расплескивая воду, телега с бочкой. Из бочки торчала ручка черпака.
Пожилой мастер первый вытянул черпак и жадно пил из него. Потом каждый подходил и брал черпак. Мосолов стоял перед воротами так близко, что от жара на голове шевелились волосы. Ему поднесли воды, он отмахнулся. Он тянул руки, готовый подхватить драгоценный ларец.
Плавильщик вылетел из ворот дымящийся, но невредимый — и без ларца.
— Не нашел! — просипел он и закашлялся. — Пить дайте.
— Как же не нашел? — Мосолов рвал ворот кафтана. — Я ж говорил: направо, на стене…
— Шарил, шарил, — темно там: дым.
Подавая полный черпак, пожилой мастер укоризненно сказал:
— Ты бы тогда что другое вынес. Сколько добра зря погибает, а ты с пустыми руками.
— Не подумалось. Волю-то за ларец он сулил, А ларца не нашарил.
Мосолов без ума повторял одни и те же слова, и Марье Ильинишне было дико слушать, что он, самовластный заводчик, сейчас упрашивает своих рабочих.
— Грех, хозяин, — строго сказал мастер. — Поздно людей посылать. Сейчас крыша рухнет.
Обвалился навес над воротами. Искры роем полетели на людей. Лошадь задрала голову, попятилась и опрокинула бочку.
Вдруг Мосолов выхватил у плавильщика черпак, плеснул на себя остатки воды и, тяжело припадая на правую ногу — левую зашиб там, у сараев, — пошел в огонь.
— Сгорит! — ужаснулась Марья Ильинишна.
Мосолов
Прохор Ильич уже взбежал на крыльцо и скрылся в доме.
Что делать! Что еще можно спасти? — Это она поняла уже на середине двора, ярко освещенного и совсем не дымного. Она вынесет икону Троеручицы — материнское благословение!
Но на бегу, в вое огня, в треске лопающихся бревен Марья Ильинишна расслышала стук. Стук доносился с другого конца двора, из-под навеса — непрерывный, настойчивый, хотя и несильный.
— Больного забыли! — мгновенно догадалась Марья Ильинишна и, не раздумывая, повернула к амбарушке.
Сухой зной поднимался вместе с Мосоловым по темной лестнице. В горницах Мосолов двигался на четвереньках, хрипло дыша, ощупью находя двери. В густом дыму Мосолов нашарил на столе первую попавшуюся тяжесть — книгу, кажется, и бросил в стекла окна. Дым потянуло в отверстие, навстречу заиграли рудожелтые языки, и пламя, мигом охватив оконные рамы, заблестело на образцах медной посуды: чашах, кувшинах, ендовах, сибирском самоваре. Мосолов сунул руку в карман за ключом — дубовый, обитый железом ларец был прикреплен к стене железной скобой с висячим замком. Ключа не было! Не было и кармана, оторванного неизвестно когда. Мосолов всё не хотел поверить и водил пальцами по груди, сначала рывками, потом медленнее… Как не подумал он о ключе раньше? Затмение нашло… И плавильщик ходил без ключа — потому и не узнал ларца! Непоправимая ошибка.
Он набросился на ларец и руками рвал замок и скобу. Но не для того сам он заказывал кузнецу надежные поковки, чтобы их можно было разорвать человеческими руками.
Схватил кунган, [53] смаху ударил им по ларцу. Медь сплющилась, после второго удара в руке осталось горлышко…
Вот тут они — все деньги, векселя, расписки, всё богатство! — и нельзя унести…
Тут разом вспыхнули раскаленные стены горницы. Жар, как каменная глыба, упал на голову Мосолову. Ослепленный, задыхающийся, он повалился на горячий ковер и закрыл голову руками.
53
Кунган— азиатский кувшин с высоким узким горлом.
Марья Ильинишна вынула колышек из пробоя, распахнула дверь в амбарушку.
— Выходи скорей! — позвала она.
У самого порога сидел полуодетый парень.
— Знал, что кто-нибудь придет! Не может быть, чтобы покинули человека, — возбужденно заговорил он и вдруг увидел огни за ней. — Ба-атюшки!
— Выходи же! — неистово крикнула Марья Ильинишна.
— Ноги не держат, — виновато сказал парень. — Пробовал вставать, подламываются… Как чужие.