Рука майора Громова
Шрифт:
— Как это не пришлось? Про какие обстоятельства вы толкуете, товарищ Демент? — загудел Бадмаев. — Ведь вы же констатировали смерть Громова.
Белый халат метнулся к нему.
— Позвольте объяснить, товарищ начальник… Дело в следующем. Я констатировал смерть Громова… заочно.
— Что? Как заочно?
— Получилось так, товарищ начальник. В ночь казни майора у меня были гости. Я праздновал 25-летний юбилей моей медицинской деятельности. Вы же понимаете, товарищ начальник? Такое событие. Как не отметить? И я договорился с комендантом, что акт о смерти
Врач умолк, испуганно и умоляюще поблескивая на Бадмаева стеклышками пенснэ. Обрюзглая физиономия Гундосова сморщилась в раздраженно-презрительную гримасу и, потирая ладонью свой бритый череп, он произнес, с язвительной иронией:
— Кажный день я наблюдаю тут, в отделе порядочки и удивляюсь. Таких порядочков не найдешь на самой захудалой, товаро-пассажирской речной калоше. Как ты только с ними миришься, товарищ майор?
Вместо ответа, начальник отдела стукнул кулаком по столу и заорал на врача:
— Иди в комендатуру! Немедленно! Скажешь там, что я приказал посадить тебя в карцер. На хлеб и на воду! Две недели будешь сидеть без отрыва от ночных служебных обязанностей.
Втянув голову в плечи и вздрагивая халатом, Демент поплелся к двери. Глядя ему вслед, Гундосов сказал:
— Надо бы больше дать этому лекаришке.
— Я бы его на пять лет посадил, да у нас другого доктора нет, — тяжело и злобно сопя, прогудел Бадмаев.
После ухода врача наступило короткое молчание, которое Холмин прервал повторным вопросом:
— Так, кто же, все таки, видел расстрелянного Громова?
На плоской физиономии начальника отдела отразилась смесь досады, недовольства и раздражения и его гудящий бас перешёл в хриплое рычание:
— Ох и надоели вы мне, гражданин агент, вашими назойливыми вопросами. Ну, зачем вам знать, кто видал расстрелянного? Для чего?
— Видите-ли, гражданин начальник, — сказал Холмин, — я не совсем уверен в том, что майор Громов… мертв.
— Как не уверен, браток?! — воскликнул Гундосов. — Ведь расстреляли майора. И призрак его по отделу шляется. Людей убивает.
— Я, как бы это сказать… совсем не уверен, что он действительно призрак.
— А кто же по-твоему? Живой человек, что ли?
— Может быть.
— Бросьте, — мотнул на Холмина подбородком Бадмаев. — Я вам покажу людей, которые его в землю зарыли. Чернолапых.
— Кого? — не повял Холмин.
— Ну, есть у нас такой специальный взвод. По ликвидации последствий ликвидации. Работников этого взвода мы называем чернолапыми. Они занимаются у нас всякой черной работой: зарывают в землю трупы ликвидированных, стирают снятую с них одежду, чистят комендантскую камеру, — объяснил начальник отдела.
— Теперь припоминаю. Я слышал о них в тюремной камере, — сказал Холмин.
— Если хотите, я вызову сейчас взводного чернолапых, — предложил Бадмаев.
— Пожалуйста! Очень хочу! — воскликнул Холмин. — Может быть, хоть он видел расстрелянного Громова.
Бадмаев снова взялся за телефонную трубку.
Через несколько минут,
На заданный ему Холминым вопрос о Громове взводный «чернолапых», отрицательно покачав головой, ответил коротко:
— Никак нет. Не видал.
— И этот тоже, — со вздохом разочарования вырвалось у Холмина.
Вконец обозленный Бадмаев, вскочив из-за стола, набросился на взводного с руганью, вставляя в нее отрывисто гудящие вопросы:
— Как не видал? Почему? Ты же зарывал его? Закапывал ликвидированного? Ну? Чего молчишь?
Перепуганный взводный произнес заплетающимся языком:
— Разрешите доложить, товарищ начальник. В тую ночь я послал зарывать ликвидированного троих ребят со взвода. А сам был занятой на другой работе.
— На какой?
— Комендантскую камеру чистили под моим личным руководством. Иначе нельзя. Ежели за чем не уследишь, то после комендант ругается. Ребята во взводе работают спустя рукава, не по-стахановски.
— А почему так работают? — спросил Гундосов.
Взводный заговорил обиженно и плачущим голосом:
— Заинтересованности в работе нет. Поощрениев никаких. Премии не дают. В дом отдыха не посылают. Даже лучшие вещи с ликвидированных распределяются среди работников комендатуры и конвоиров. А нам всякие отрепки, вот вроде моих сапогов. Будто и не люди мы, а грязь под ногами. Обидно. Я два раза про это докладную писал, а улучшениев нету.
Бадмаев отмахнулся от него подбородком.
— Ладно, ладно. Снабжение вашего взвода мы улучшим. А теперь ты нам вот что скажи: те трое твоих ребят, которых ты посылал на зарытие Громова, видали его ликвидированным?
— Ну, как не видать, товарищ начальник? Они же его зарывали. Должны были видать, — ответил взводный.
— Давай-ка их сюда! Быстро! — приказал Бадмаев.
— Слушаюсь…
Трое приведенных взводным «чернолапых», — молодых, простоватых и туповатых парней, мобилизованных на работу в НКВД из какого-то колхоза, — под перекрестными вопросами Холмина, Бадмаева и Гундосова, потели, краснели, сопели и отвечали путано и невпопад. Наконец, один из них, с виду побойчее других, заявил:
— Зарыли мы тогда одного в мундире, а кто он такой — нам неведомо. Может, майор Громов, а может и нет. Мы фамилий ликвидированных не спрашиваем. Верно я говорю, товарищи? — обратился он за поддержкой к своим товарищам.
Те утвердительно закивали головами.
— Где вы похоронили этого расстрелянного? В общей могиле? — спросил Холмин.
«Чернолапый» ответил с, профессиональным превосходством:
— Зачем же для одного общую копать? В одиночной зарыли.
— Где именно?