Рука майора Громова
Шрифт:
— Эта тряпка может иметь большое значение в борьбе с привидениями, гражданин полковник, — назидательно сказал Холмин.
— Товарищ полковник, — поправил его начальник отдела.
Холмин протестующе поднял обе ладони вверх.
— Ну, уж нет. Отныне я к вам буду обращаться исключительно, как заключенный. Никаких товарищей, а, только граждане.
— Как хотите. Мы не обидимся, — равнодушно прогудел Бадмаев…
Утром Холмин отправился к своему приятелю, студенту химического техникума Васе Проценко. Они дружили еще со школьной скамьи и студент-химик несказанно обрадовался приходу того, о ком давно распространился
Он бросился к приятелю с распростертыми объятиями и беспорядочными восклицаниями, перемешанными с такими же вопросами:
— Шура! Шурец! Ты живой? Вот это да! Не загнали в концлагерь? Вырвался из тюрьмы? Ну, поздравляю! Как живешь? Где обитаешь? А я уж думал, что от тебя осталась одна углекислота. Или аммиак, в крайнем случае. Ух, Шурка!
Холмин еле успевал отвечать на его вопросы. Однако, кроме радости, встреча с приятелем доставила Васе Проценко и огорчение, которое он не замедлил высказать:
— Надо бы тебя, Шура, угостить, да нечем. В карманах моих — ни копья. Нищ, как безработный химик. А в нашей студенческой столовке тебе, как не прикрепленному к ней, пожевать не дадут. Кормежка там, правда, неважнец, с большой примесью Н20, но все так, и в рот можно взять.
Холмин вынул из кармана две сторублевки.
— Держи, Вася. Одну на закуску с выпивкой, а другую — тебе на расходы.
Приятель замахал на него руками.
— Что ты? Что ты? Но надо. Обойдемся и без этого. Такую крупную сумму я тебе и отдать-то не скоро смогу. He раньше, чем окончу техникум.
— Бери, бери. Не то рассержусь, — настаивал Холмин. — Я тебе деньги не дарю, а за работу плачу.
— За какую работу? — удивился Вася.
— Химический анализ мне нужно сделать.
— Анализ чего?
— Крашеной тряпки. Вот этой.
Вася взял тряпку, посмотрел, понюхал и сказал:
— Так это же холстина, театральный грим и клей. Какого тебе еще анализа нужно?
— Верно! — воскликнул Холмин. — Теперь я вспомнил.
— Что вспомнил?
— Знакомый запах. Ведь мы с тобой вместе в школьном драмкружке состояли. Хорошее время было. Помнишь?
— Как же…
Свои воспоминания они продолжили в ближайшей пивной за выпивкой и закуской.
Глава 3
Кто видел расстрелянного?
— До сих пор я все еще не получил ответа на один важный вопрос о майоре Громове, — сказал Холмин Бадмаеву и Гундосову, в который уж раз безуспешно обсуждая с ними события последних дней, вызвавшие в отделе НКВД беспрерывную, непрекращающуюся панику…
Обычная повседневная, — вернее повсенощная, — работа отдела приостановилась; чистка, как в городе и районе, так и среди работников НКВД, сошла почти на нет, количество арестов и расстрелов значительно сократилось, следственные дела затягивались. Столкнувшись с непонятным, вызывающим ужас и не укладывавшимся ни в какие рамки диалектики явлением, — с призраком майора Громова, — энкаведисты стали искать спасения в бегстве от него. Следователи приставали к начальству с просьбами об отправке их в служебные командировки но району; телемеханики боялись допрашивать подследственных и, добывая у знакомых врачей справки о болезни, не являлись на «работу». Дело дошло до того, что Бадмаев был принужден трех следователей и двоих теломехаников посадить под арест
Появление призрака усилило и увеличило существовавшие в среде работников отдела суеверия. Многие из энкаведистов, не веруя в Бога, полагали, что черти, все таки, пока еще «не ликвидированы, как класс» и им, энкаведистам, приходится выполнять именно «чортову работу». Встреча с «рукой майора Громова» подтвердила основательность подобных суеверий, превратив их в твердые, неопровержимые убеждения. В результате, отдел НКВД был полностью терроризован призраком расстрелянного майора.
Из всех энкаведистов только один полковник Гундосов продолжал сомневаться в существовании чертей. Впрочем, свои сомнения уполномоченный Ежова выражал не особенно энергично, а «случай с призраком из загробного мира» никак объяснить не мог, хотя несколько раз и пытался. Он тоже был напуган встречей с «рукой», но не до такой степени, как Бадмаев, нервно-вздрагивавший при каждом упоминании о ней. У полковника было значительно больше выдержки и чекистской закалки, чем у майора. Глаза Гундосова никогда не отражали волнующих его чувств; они всегда были холодными, внимательными, щупающими и оценивающими и, даже в моменты испуга или гнева, их обычное выражение не изменялось…
Замечание Холмина о майоре Громове вызвало у начальника отдела нервную дрожь. Помотав подбородком, он недовольно загудел:
— Ваших вопросов, гражданин агент, хватило бы на самую длиннейшую анкету. Сколько же можно спрашивать? И когда, это кончится?
— Без вопросов следствия не бывает. Сами знаете, гражданин начальник, — ответил Холмин.
— На какой вопрос ты не получил ответа, браток? — спросил его Гундосов.
— Это было приблизительно за четверть часа до того, как мы обнаружили труп коменданта в его камере. Я спрашивал тогда: кто видел Громова расстрелянным?
— Да многие видали, — прогудел Бадмаев.
— Кто, например?
— Ну, комендант….
— Старый комендант убит, а новый не видел. Кто еще?
— Тогда… наш врач. Он констатирует смерть каждого ликвидированного.
— Можно с ним побеседовать?
— Да зачем это вам?
— Для пользы дела, гражданин начальник.
— Давай-ка, браток, вызови сюда своего лекаря. Кстати, и я на него погляжу, — тоном приказа сказал Гундосов начальнику отдела.
Бадмаев снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе.
— Говорит Бадмаев… Кто это? Товарищ Демент? Зайдите ко мне на минутку…
Вызванный явился спешно. Не прошло и двух минут, как перед столом, в кабинете начальника отдела, уже стояла фигура в белом халате. Это был человек лет пятидесяти с бородой лопаточкой, — густой, но аккуратно подстриженной, — и с очень редкими волосами, прилизанными и уложенными в подобие прически на макушке. Лицо обладателя так неравномерно распределенных волос выражало ожидание, угодливость и беспокойство; черные, быстрые глазки испуганно помаргивали под стеклышками золотого пенснэ.
Бадмаев указал на него Холмину.
— Это наш доктор. Спрашивайте, что вам нужно, гражданин агент.
— Скажите, доктор, вы помните такого заключенного — Виктора Михайловича Громова? — спросил Холмин.
Фигура в белом халате услужливо повернулась к нему.
— Кто же его не помнит? Конечно же, помню.
— Бы видели его расстрелянным?
Борода-лопаточка растерянно затряслась и ее обладатель произнес, запинаясь:
— Вы знаете — не пришлось. Обстоятельства, понимаете, не позволили.