Рука майора Громова
Шрифт:
Из детины пробубнило вторично:
— Так что, все в порядке, гражданин. Давай, пошли!
Он поднялся, вытянувшись во весь рост, и Холмин невольно попятился назад. Конвоир был выше его ростом на голову, а в плечах шире не меньше, чем на аршин. Поразила Холмина и его физиономия — удивительно тупая, невыразительная, угрюмая и ленивая. Странно было видеть такой букет бесчувственности на лице молодого парня, не старше 22–23 лет, тем более, что оно совсем не гармонировало с очень быстрыми и зоркими, несмотря на заспанность,
В голове Холмина мелькнула невольная мысль:
«Вероятно, он много тренировался в стрельбе. Только по чему: по бутылкам, или по затылкам?»
Видя, что Холмин не спешит сдвинуться с места, конвоир шагнул к нему; в бурчанье парня проскользнуло нечто, отдаленно похожее на рассерженность:
— Ну, чего вы в мене уставились. Я вам не зеркало. Пошли!
Пришлось подчиниться. Спорить с конвоиром и дежурным Холмину не хотелось, а будить только что заснувшего Бадмаева и требовать от него объяснений — тем более…
До гостиницы было десять минут ходьбы. Безлюдные улицы тонули во тьме и клубах пыли, поднятых степным восточным ветром. Однако, ночную прогулку по ним, даже в сопровождении конвоира, Холмин считал восхитительной и с сожалением вздохнул, когда она кончилась. Даже пыльный, в прошлом надоевший ему южный город, был, все-таки, лучше тюремной камеры.
Новый директор гостиницы встретил их взглядом испуганно моргающих глаз и молча выдал ключи от номера.
В номере конвоир сел на стул, расстегнул кобуру нагана на поясе и погрузился в неподвижность, сверля Холмина, острыми глазами.
— Чего же вы сидите? — неприветливо спросил Холмин. — Я в ваших услугах больше не нуждаюсь.
— Так что, приказано не спущать глаз, — глухо пробубнил конвоир.
— С кого?
— С вас, товарищ агент.
— Кем приказано?
— Так что, товарищем Дондеже…
Выругавшись с досады. Холмин бросился к телефону..
— Барышня! Дайте мне коммутатор НКВД.
Злость видимо придала голосу Холмина повелительный тон, так как телефонистка немедленно соединила его с отделом НКВД. Минуты две никто не отзывался. Холмин хотел было уже бросить трубку, но в этот момент из нее загудел заспанный бас Бадмаева:
— Кто звонит? Чего надо?
— Это я, гражданин начальник, Холмин. Простите за беспокойство, — торопливо, заговорил в трубку Холмин.
— Так вы только что у меня были. Кажется, мы с вами обо всем договорились. Или еще вопросы есть? — недовольно прогудела трубка.
— Требуется ваша помощь, гражданин начальник, — ответил Холмин.
— Так скоро? Что случилось? Нашли «руку майора Громова?»
— Мне мешают ее найти. Хвост мешает.
— Кто?
— Ваш заместитель, капитан Шелудяк. Он приставил ко мне своего балбеса, в качестве хвоста.
— Кого? Какого балбеса? — удивился Бадмаев.
— Конвоира. Он сидит со мной рядом, этот шелудяковский
— Хорошо, я распоряжусь, чтоб вам не мешали, — пообещал Бадмаев. — Хотя… передайте трубку вашему конвоиру.
Холмин передал трубку охраннику, с разинутым ртом слушавшему этот разговор!
— Начальник отдела НКВД хочет с тобой говорить.
Конвоир почтительно взял трубку в обе руки.
— Я вас слушаю, товарищ начальник.
Трубка сердито загудела.
— А это в самом деле вы, товарищ начальник отдела? Не другой кто? — спросил конвоир.
Трубка отрывисто крякнула несколько раз… Конвоир поспешно бросил ее на телефонный аппарат и, повернувшись к Холмину, заговорил плачущим голосом:
— За что вы мене обижаете, товарищ агент? Что я вам недодал? Перед самим начальником отдела всякие поганые клички даете: и балбес, и оболтус и хвост. Вот и начальник отдела товарищ Бадмаев по телефону обложил, так, что мое вухо чуть не лопнуло. За что, спрашивается?
Холмину стало жаль детину.
— Ну, хорошо, — сказал он, — я погорячился и прошу у вас извинения. Но и вы должны понять, что у меня очень серьезная и спешная работа и не мешать мне.
— Так я же не по своему хотению, — забубнил детина, — Я человек подневольный. Конвоир. Приказано мене товарищем Дондеже не слушать с вас глаз, я и не спутаю. А как сам начотдела приказал другое, так я и уйду. Вот ваш пропуск для входа в здание НКВД, товарищ-агент.
Конвоир выудил огромной своей лапою, из-за обшлага шинели, сложенный вчетверо листок бумаги и подал Холмину. Беря бумагу, последний поинтересовался:
— А почему вы меня называете товарищем агентом?
— Так приказано, — ответил конвоир.
— Кем?
— Опять же товарищем Дондеже.
— Странная кличка, — заметил Холмин. — Кто ее дал Шелудяку?
— Не знаю. Все в отделе его так зовут. Потому, как он чуть не за кажным словом твердит: дондеже да дондеже. Ребята наши треплются, будто он из бывшего духовного сословия. Не то попом, не то дьяконом был.
— Что вы говорите? — удивился Холмин. — У вас, значит, и такие есть?
— Всякие у нас имеются, товарищ агент, — подтвердил конвоир. — Ну, а теперь я пошел. Бывайте здоровы…
Заперев дверь на ключ за ушедшим конвоиром и быстро раздевшись, Холмин повалился на постель. Пружины матраса, заскрипев подались под ним и он с наслаждением вытянулся во весь рост. Что может быть приятнее постели, после почти года ночевок на грязном цементе тюремного пола?
Правда, гостиничное одеяло было очень колючим, а простыня и наволочка не свежими и грязноватыми, но мог ли придираться к атому заключенный, только что вырвавшийся из тюрьмы. Ведь он никогда не видал там даже кровати без матраса.