Рука майора Громова
Шрифт:
Нежась в постели, Холмин попытался было думать о «руке майора Громова», но не смог. Все мысли об этом вытеснила одна:
«Спать, спать»…
И он стремительно, как в пропасть, провалился в сон…
От одного хвоста Холмину удалось избавиться. Но очень скоро — на следующее же утро — появился второй. Придя в Комендатуру за пропуском в тюрьму, — где Холмин хотел поговорить с тремя подследственными, «признавшимися», что они «рука майора Громова», — он застал там
Поздоровавшись с подневольным детективом не особенно любезно, заместитель начальника отдела объявил ему тоном приказа:
— К этим подследственным гадам мы с вами потопаем вместях. Будете им вчинять допрос в моем присутствии.
— Мне хотелось бы говорить с ними наедине, — возразил Холмин.
— А мне желательно наоборот, — сказал энкаведист. — Поелику это есть мои последственники и должон же я ведать, об чем они ныне трепаться станут.
Холмин пожал плечами.
— Если вы настаиваете, то — пожалуйста. Пойдем вместе. Только я прошу вас не мешать мне при допросе.
— Прощу не сумлеваться. Я без никаких помех… Токмо послушаю ихнюю трепню, — заверил его Шелудяк…
Трое заключенных, признавшихся в том, что, будто бы, они были «рукой майора Громова», содержались в одиночных камерах. Шелудяк предложил было вызвать их всех на допрос в отдел НКВД, но Холмин не согласился.
— Я хочу говорить с ними в относительно спокойной для них обстановке, а не там, где их катали на конвейере. — заявил он. — В отделе они, с перепугу, такое наплести могут, что потом в этой следственной фантастике и не разберешься…
В Первой камере, куда тюремный надзиратель привел Шелудяка и Холмина, находился приятель убитого управдома. — сапожник Ищенко. Камера представляла собою каменный мешок с площадью пола в полтора метра длиною и около метра шириною. Окна здесь не было, но под потолком тускло светила 15-свечевая электрическая лампочка, прикрытая железной сеткою. В углу, у порога чернела дыра канализации, а над нею, в двери, поблескивал глазок для надзирателей. Кроме этого, были в камере каменные стены, грязный цементный пол да измученный на допросах, запуганный и обезволенный человек.
Когда Холмин и Шелудяк вошли в камеру, он попятился от них, вжался спиной в угол и вытянул вперед руки для защиты. Присмотревшись к нему, Холмин без труда определил, что его недавно и, пожалуй, продолжительное время «катали на конвейере». Лица у него, собственно, не было. Вместо лица была бурая маска из запекшейся крови, изрезанная ссадинами, шрамами и царапинами. Свежие шрамы и ссадины покрывали и его руки и виднелись изо всех прорех рваной рубашки и штанов: волосы на голове от запекшейся крови слиплись и свалялись в бурый колтун.
Этот человек был избит, так сказать, сплошь; палачи не оставили на его теле ни одного живого места.
В
Указывая на заключенного и стараясь говорить спокойно, Холмин спросил Шелудяка:
— Ваша работа?
Тот ответил ухмыляясь:
— Почто моя? У нас на сей предмет теломеханики насобачены. Про то вы, товарищ агент, сами ведаете.
— Но допрашивали его под вашим руководством?
— А уж это само собой. Расписали сего гада по моим указаниям.
— И чего этим добились?
— Чистосердечное признание из него выбил. Свое согласие под следственным протоколом, с покаянием вкупе, он подписал.
— А какая от этого польза делу?
— Может и достигнем пользы. «Рука майора Громова», может, еще и обнаружится.
— Ждите. При ваших методах следствия обнаружится. Аж два раза.
— Всяко бывает, товарищ агент.
С досадой отмахнувшись от него рукой, Холмин обратился к заключенному:
— Послушайте, Ищенко. Никакого зла я вам сделать не собираюсь. Мне нужно установить только правду. Скажите откровенно, что вы знаете о «руке майора Громова»?
Из груди заключенного вырвался хриплый вопль:
— Ничего я не знаю, гражданин следователь! Как перед Богом говорю! И управдома Сидора Лукича не убивал. И записки не писал, поскольку малограмотный. На бумаге я свою фамелию еле-еле изображаю. А больше ничего.
— Как ничего? — подскочил к нему Шелудяк, — А признание ты своим языком высказал? Протокол своими перстами подписал? А ныне на попятный? Возжелал конвейерного катания заново?
Заключений втянул голову в плечи и заговорил умоляюще:
— Не надо меня на этот… ваш конвейер. И так трое суток мучили. Я, ежели вам желательно, не отрицаю. И управдома, Сидора Лукича, убил и записки писал, хотя и малограмотный. Ничего не отрицаю…
— С меня хватит. Пойдем отсюда, — сказал Холмин Шелудяку.
Они вышли в коридор.
— Кому, на, сей раз, допрос вчинять будем? Заведующему гостиницей либо ее коридорному? А то, может, громовской дочке? — спросил Шелудяк.
— На сей раз никому, — раздраженно ответил Холмин.
— Почто так? — удивился энкаведист.
— Вы меня извините, гражданин заместитель начальника отдела, — сказал Холмин, — но я не привык работать с хвостами.
— С какими хвостами?!
— С такими, которые тащатся по моим пяткам, пугают подследственных, грозят им конвейером и вообще страшно мешают всей моей работе.