Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле
Шрифт:
— Тебе явно не помешал бы хороший стакан пригородной воды.
Она кивнула, не поняв моей шутки. Она стояла в дверях в своем нарядном цветастом платье — акварель, воссоздающая ее прежнюю внешность.
13
Как врач, мой отец, должно быть, довольно трезво оценивал ситуацию. Пожалуй, это происходило постепенно, но мне почему-то показалось, что он перестал говорить внезапно. Когда приходили его друзья, он отвечал на их вопросы, только и всего.
Я
— Обо всем понемногу, — ответил он. — Как у тебя дела с Арчи?
— В общем-то, нормально.
— Это хорошо, — сказал он.
— Я знаю, что ты испытал облегчение, когда мы с Арчи расстались, — напомнила я. — Интересно было бы знать: по какой причине?
Он сказал, что обнаружил в холодильнике инсулин, который принадлежал Арчи.
— Диабет — серьезная болезнь, — пояснил он. — Но Арчи не лечил ее должным образом. Он не заботился о себе, и я подумал, что эта забота ляжет на чьи-то плечи. Дочка, кажется, не посещает его и не думает о своем дочернем долге. Я беспокоился, что единственной окажешься ты, а мне этого не хотелось. — Он помолчал. Потом спросил, давно ли у Арчи диабет. И добавил: — Это важный фактор для прогноза.
Я ответила, что понятия не имею.
Должно быть, я выглядела встревоженной, потому что отец спросил:
— Тебе тяжело, дорогая?
— Да, — сказала я.
Я стала замечать, что между родителями складываются формальные отношения. Она говорила с ним умиротворяющим током, но как бы соблюдая дистанцию, и он был так же холоден. Вел себя так, словно смерть являлась его частным делом, и я понимала, что так оно и есть.
Возвращаясь с мамой к машине, я спросила:
— Нелегко было держать в тайне болезнь отца в течение всех этих лет?
Она поглядела на меня так, словно я ее в чем-то обвиняю. А я уже задала новый вопрос:
— Часто ли ты с папой говорила об этом?
— Сначала да, — ответила она. А потом призналась, что однажды, расплакавшись, сказала ему, что напугана происходящим, а он пробурчал, что не может сказать ей о своем состоянии ничего утешительного.
— А ты никогда не пыталась поговорить об этом с кем-то еще?
— Нет, — отозвалась она. — Все разговоры были между нами.
Мама сказала, что Генри не приедет в этот уикенд, как мы рассчитывали; его фирма участвует в каком-то конкурсе, и Альдо попросил его нарисовать деревья, — большая честь.
Я почувствовала, как раздражает меня отсутствие Генри, и сразу же позвонила ему:
— Тебе следует немедленно приехать.
— Мама этого не говорила.
Он объяснил, что речь идет вовсе не о конкурсе. Он хотел исследовать новый метод лечения болезни отца; он прочитал, что это практикуется в Шотландии,
— На мышах?
— Надо расширять свой кругозор, — сказал Генри. — Мы уже испробовали традиционную медицину, но она не помогла. — И произнес уже другим тоном: — Я не могу просто так сидеть и ждать, пока папа умрет.
— Генри, — промолвила я, — папа не собирается в Шотландию.
— Может, попробуем его заставить? — спросил он.
Я чуть было не сказала: «Заставить папу?!», но промолчала.
— Пожалуйста, приезжай! — сказала я. — Ты мне нужен здесь.
Повесив трубку, я заметила, что мама старается на меня не смотреть. Я спросила:
— Я что-то сделала не так?
— Я вовсе не говорила, что ты делаешь что-то не так, — произнесла она ровным тоном, каким теперь разговаривала с отцом.
Но я гнула свое:
— Ты больше со мной не разговариваешь.
— Это неправда.
Она поглядела на плиту, оторвав взгляд от тарелок, потом снова уставилась на умывальник.
— Мам, — сказала я, — ты смотришь на меня так, словно я враг надежды.
— Дорогая! — проворковала она, и ее голос прозвучал невероятно слащаво. — Это тяжелое испытание для всех нас.
Генри приехал на следующее утро.
Явившись в больницу, он ходил туда-сюда, разговаривал с врачами и сестрами. Он напоминал отца в чрезвычайных ситуациях: был точно так же спокоен и сосредоточен.
В палату отца мы вошли вместе. Мама сидела возле кровати, и Генри обнял ее, чего я уже давно не видела. Я была благодарна ему за это.
Мама, конечно же, не сердилась за то, что он не приезжал раньше. Отец, кажется, тоже. В конце концов, Генри поступал так, как ему говорили.
Дома на кухне мы с Генри выпили по бутылке пива.
— Оп-ля! — сказал он и достал из сумки какой-то прибор.
Я узнала один из водоочистителей Ребекки. Он прикрепил его к нашему крану и включил воду. Затем наполнил мне стакан и себе тоже.
— По-моему, так никакой разницы, — заметила я.
Он сказал:
— Потому что твои вкусовые рецепторы атрофированы.
А я произнесла с южным акцентом:
— У этой девушки водяная голова.
— Она мне нравится, — признался он и спросил: — Когда ты приедешь со своим стариком Арчи?
— Не знаю, — ответила я. — А можно?
Он кивнул. Я напряглась, ожидая насмешки, но Генри просто сказал:
— Заметано.
И погасил свет на кухне.
Посреди ночи зазвонил телефон.
Я села на кровати, задыхаясь, и ждала, когда в комнату войдет мама.
— Джейн, — сказала она, появившись в дверях, — это тебя.
Я пошла за ней к телефону. Звонили из нью-йоркского госпиталя. Арчи находился там на отделении интенсивной терапии.