Русь. Строительство империи 6
Шрифт:
— Княже! Там! — выкрикнул старший дозорный, указывая вперед. — Курган высокий! С него видно!
Сердце забилось чаще. Я дал шпоры коню. За мной рванули Илья, Ратибор, Борислав, десяток дружинников из личной охраны. Мы вихрем пронеслись мимо замершего авангарда и взлетели на вершину указанного кургана — древнего, оплывшего, поросшего седым ковылем.
Перед нами открылась картина, которую я столько раз представлял себе в мыслях, но которая в реальности оказалась куда страшнее и масштабнее.
Внизу, в широкой долине, омываемой с трех сторон синими водами Сурожского моря, стояла Тмутаракань. Крепость на мысу. Ее серые каменные стены,
А вокруг был враг. Бесчисленное множество хазарских шатров покрывало всю долину до самого горизонта. Дым от тысяч костров поднимался к небу. Виднелись осадные сооружения — насыпи, подведенные к самым стенам, деревянные башни на колесах, несколько неуклюжих камнеметов. Врагов было много. Очень много. Десятки тысяч.
Гавань была пуста, если не считать обгоревших остовов нескольких небольших судов у причала. А дальше, на рейде, перекрывая выход в море, стояли они. Византийские дромоны. Я насчитал пять штук. Их золоченые орлы на флагах нагло сверкали в лучах восходящего солнца. Блокада была полной.
Со стен изредка отвечали лучники, но стрелы летели вяло, нечасто. Видимо, берегли каждую. Из вражеского лагеря иногда отвечали камнями и стрелами, но общего штурма не было. Затишье. Затишье перед последним ударом? Или они ждали нас?
Мои воеводы молчали, глядя на открывшуюся панораму. Лицо Ильи Муромца стало суровым, желваки заходили на скулах. Борислав что-то быстро прикидывал в уме, его взгляд бегал от крепости к вражескому лагерю. Ратибор стоял чуть позади, непроницаемый, как всегда, но я заметил, как напряглись его плечи. Он тоже оценивал.
Я глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Тяжелый, пахнущий дымом и близкой смертью. Вот она. Цель нашего изнурительного похода. Последний русский форпост на юге. И он был на грани падения.
— Ну что, соратники, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Похоже, представление начинается. И мы как раз успели вовремя.
Я повернул коня лицом к своему войску, которое уже поднималось на холм следом за нами, заполняя все пространство. Тысячи глаз смотрели на меня и ждали приказа.
Глава 22
Вот она, Тмутаракань. Последний наш клочок земли на этом краю света. Стоит на мысу, серая, побитая, как старый вояка, три стороны морем омыты. А четвертая… Четвертая сторона — это ад. Сколько глаз ни хватало, до самого горизонта расстилался вражеский лагерь. Шатры, шатры, шатры — хазарские, без счета. Дым от их костров небо коптит, будто сама степь горит. И под стенами копошатся — насыпи гребут, какие-то деревянные дуры на колесах подтаскивают, камнеметы неуклюжие стоят. Масштаб впечатлял и давил. Против наших полутора тысяч в городе, если там вообще столько осталось. Такшонь… держится ли еще? Галицкий стяг над башней — вроде его. Но какой-то он… обвисший, что ли. И в гавани пусто, только щепки горелые у причала. А дальше, на рейде, как гвозди в крышку гроба — пять византийских дромонов. Золотые орлы на солнце аж слепят. Блокада. Полная. Ни войти, ни выйти. Со стен
Мои воеводы молчат, переваривают увиденное. Илья Муромец аж потемнел лицом, желваки ходят, понимает — дело дрянь. Борислав, командир авангарда, губы поджал, взглядом шарит — от крепости к лагерю, от лагеря к кораблям. Считает, прикидывает шансы. Шансы, прямо скажем, не ахти. Ратибор за спиной — камень. Но и у него плечи напряглись. Все поняли — попали мы серьезно.
— Ну что, соратники, — голос стараюсь держать ровно, без дрожи. — Похоже, представление начинается. И мы как раз успели вовремя.
Разворачиваю коня. За мной — мое войско. Тысячи четыре с половиной, может чуть больше. Вымотанные маршем, пыльные, злые, но мои. Смотрят на меня, ждут слова. Долго говорить не стал.
— Борислав! — крикнул я командиру авангарда. — Разворачивай своих! По центру, на гребне холма! Пехоту — плотным строем, щит к щиту!
— Илья! Конницу — на левый фланг! Держи высоту, не дай обойти!
— Степа! Арбалетчиков — за пехотой, готовься стрелять поверх голов! Прикрывай центр и правый фланг!
— Ратибор! С моей дружиной — на правый фланг, смотри за берегом! Никого не подпускать!
Команды короткие, четкие. Воеводы без лишних слов рванули выполнять. И войско зашевелилось, как потревоженный муравейник. Устали — да. Но дисциплина есть. За месяцы походов и боев научились понимать с полуслова. Сотни начали перестраиваться, разворачиваться фронтом к долине. Щиты поднялись, образовав почти сплошную стену. Копья щетиной встали над ней. Конники Борислава и Ильи рысью расходились по флангам, занимая позиции на склонах холма, откуда хорошо просматривалась вся долина. Степан со своими умельцами-арбалетчиками и обычными лучниками разместился за пехотой, проверяя тетивы и колчаны со стрелами. Грохот, лязг оружия, ржание коней, команды десятников — все слилось в единый гул подготовки к бою. Я проехал вдоль разворачивающихся порядков. Лица у людей серьезные, сосредоточенные. Страх есть, конечно, куда без него при виде такой прорвы врагов. Но и злость тоже есть. И понимание — отступать некуда. За спиной — выжженная степь, впереди — свои, которых надо выручать.
Вражеский лагерь тоже не дремал. Наше появление на холме произвело эффект. Сначала там было какое-то замешательство, потом забегали, засуетились. Видно было, как гонцы полетели в разные стороны, как начали строиться их отряды. И главное — они стали оттягиваться от стен Тмутаракани. Медленно, нехотя, но попятились, разворачиваясь лицом к нам. Умные, сволочи. Поняли, что если останутся под стенами, мы их вместе с гарнизоном в клещи возьмем. Теперь они формировали свою линию обороны в поле, оставляя между собой и крепостью приличное расстояние.
И тут из города донеслось. Сначала неуверенно, потом все громче и громче. Крики! Радостные, восторженные крики!
— Наши! Наши пришли!
— Антон! Князь Антон!
— Русь! Русь! Слава!
Люди на стенах увидели наши знамена, поняли, что подмога здесь. После долгой, изнурительной осады, когда надежды почти не осталось, увидеть на холме русское войско… Представляю, что они сейчас чувствуют. Этот рев катился по долине, долетал до нас, и у меня самого что-то внутри дрогнуло.
Эти люди в городе верят в меня. Мои воины здесь, на холме, верят в меня.