Русь. Том II
Шрифт:
На лице Макса мелькнула ещё большая тревога, он слегка побледнел, но сейчас же, весело рассмеявшись, сказал:
— Вот тебе раз! Я им политические сведения доставляю, а они меня на чёрную работу посылают.
— Для члена партии никакой чёрной работы быть не может, — сказал сухо председатель.
— Нет, я, конечно, шучу… Но дело в том, что сегодня ночью никак не смогу… Я должен узнать одну важную вещь… на нас, кажется, готовят налёт…
— По постановлению комитета это дело решено поручить тебе, Шнейдеру и Лебедеву. Тебе
Вокруг все молчали каким-то мёртвым молчанием.
Последние остатки оживления сбежали с лица Макса. Он не то чтобы побледнел, а лицо его вдруг как-то странно похудело и под глазами посерело.
— Что же разговаривать долго, если это требуется срочно, — сказал человек в солдатской стёганой куртке, встал и плотнее прихлопнул рукой папаху на голове.
Шнейдер тоже отодвинул свой стул от стола и через ноги сидевших пробрался к двери.
— Что с тобой? Ты какой-то ненормальный сегодня? — с удивлением сказал председатель. — Нездоров, что ли, чем? Если не хочешь идти, так и надо говорить.
При этих словах лицо Макса чуть прояснилось.
Он вдруг повеселел и добро сказал:
— Солдат революции не должен ни от чего отказываться. Идём!
— Вот так-то лучше, — сказал председатель, почему-то расстегнув ворот гимнастёрки.
Все трое вышли. В комнате была тишина. Оставшиеся долго сидели молча, устремив взгляды на дверь, которая закрылась за ушедшими.
XXXIX
Алексей Степанович и Сара, собравшись у Маши, ждали возвращения Шнейдера, чтобы узнать о результатах заседания.
Пробило 12 часов, его всё ещё не было.
— Может быть, он прямо прошёл домой? — сказала Сара.
— Ведь он же сказал, что придёт сюда, — возразила Маша. — Не случилось ли чего?…
— Всё может быть, — заметил Алексей Степанович.
Сегодня он был в первый раз с Машей после отъезда Черняка на фронт.
Было странно, — после того, как она ходила к нему под видом невесты, говорила ему «ты», и он каждый раз ждал её прихода, как настоящей своей невесты… даже жены, — и вдруг после всего этого перейти на положение чужих людей. И говорить друг другу «вы».
Было уже два часа ночи, а Шнейдер всё не возвращался.
— Это становится наконец странным, — сказала Сара.
— Может быть, пойти узнать? — предложил Алексей Степанович.
Маша бросила на него тревожный взгляд.
— Без крайней необходимости этого делать не стоит. Если что случилось, то всё равно не поможешь. Посмотрите, что у меня с керосинкой сделалось, — сказала Маша.
Алексей Степанович встал, взял керосинку и вынес её в кухню. Маша со снятым чайником пошла за ним.
Алексей Степанович, погасив огонь в керосинке, стал выправлять фитили.
— Надо их совсем вывернуть, — сказал он, не поднимая головы. — Они очень загрязнились.
— Руки пачкать не стоит.
— Всё равно, надо когда-нибудь их
Маша покорно принесла тряпку. Алексей Степанович, растопырив запачканные пальцы, ждал, потом, не глядя, протянул руку за тряпкой.
— Ну и нахозяйничали же вы тут б е з м е н я, её, должно быть, месяца два не чистили.
— Нет, я иногда протирала, — сказала Маша, с доверчивостью и покорностью непосвящённой глядя, как Алексей Степанович вывёртывает фитили.
Наконец он переменил фитили. Маша дала ему вымыть руки и сама стояла около него с полотенцем, ожидая, когда ему можно будет дать вытереть руки.
Алексей Степанович, беря у неё из рук полотенце, вдруг взглянул на Машу и нерешительно улыбнулся.
— Что же, кроме того, как чистить керосинки, я ни на что больше не нужен?
Маша молчала.
Алексей Степанович, бросив полотенце, подошёл к ней вплотную. Маша не отстранилась, но, подняв на него глаза, странно внимательно, почти болезненно внимательно смотрела на него.
Алексей Степанович сделал движение к ней.
Но в этот момент раздался звонок. Алексей Степанович, вздрогнув, отстранился от Маши и пошёл открыть дверь.
Через минуту все замерли от того зрелища, какое представилось им.
В переднюю вошёл Шнейдер. Под распахнутым пальто виднелся оторванный ворот рубашки, на щеке были кровавые пятна, как будто кто-то всеми ногтями впился ему в щёку под глазом. Около рта он держал окрашенный свежей кровью носовой платок.
Но самое страшное было в том, что, когда он отнял платок, у него оказался разорван рот.
— Что это такое? Что случилось? — воскликнули все в один голос.
— Самое обыкновенное, — сказал Шнейдер, стараясь говорить через сжатые зубы, чтобы не раскрывать рта, — на нас с Лебедевым напал какой-то бандит.
И сколько ни обращались к нему с просьбой рассказать, как было дело, он молчал, показывая движением руки, что всё это вздор и ему больно и неудобно говорить с разорванным ртом.
XL
Генерал Унковский только что выслушал доклад одного из своих помощников о мерах, принимаемых к охране столицы, как пришла дама под чёрным вуалем, та самая, которая приходила к нему однажды. Она была в чрезвычайном волнении и сказала, что её сын Макс пропал бесследно три дня назад.
Унковский отдал приказ к немедленному розыску и, успокоив взволнованную мать, отпустил её. Стоя в кабинете у письменного стола в своём военном сюртуке с орденом на шее и заложив правую руку за борт сюртука, Унковский, закусив губы, смотрел в одну точку.
— Их работа, — сказал он наконец вслух и, кусая губы, прошёлся по комнате, потом остановился у письменного стола и безнадёжно развёл руками.
Из доклада он видел, что положение отчаянное.
Настроение было отвратительное.
Ему сейчас нужно было дружеское сочувствие.