Русь. Том II
Шрифт:
Львов, свидетель гибели Валентина, тоже присутствовавший здесь, был в каком-то вдохновении. Глядя на стол с пьяными мужчинами и женщинами, которых обнимали, он, расплёскивая вино в стакане и высоко держа его в руке, кричал:
— Приветствую тебя, настоящая свобода! Один мой друг, замечательный человек, говорил, что свобода — тяжёлое бремя, которое не по силам человеку. Одному — да, но когда нас много, тогда нет ничего более захватывающего, чем она. Хочу упиться своеволием!
К нему подошла блондинка с ярко накрашенными губами на бледном лице. У корсажа у неё была роза. Она хотела отвести его, но
— В жажде самоуничтожения есть великий восторг!
Волосы его были спутаны, тужурка распахнута, а глаза горели каким-то исступленным огнём.
Черняк с Савушкой и ещё человек пять офицеров ушли.
Уже никто не смотрел друг за другом и не обращал внимания на то, смотрят на него или нет.
Кэт, совсем пьяная, стояла у печки и, закрыв глаза, целовалась с молоденьким, безусым прапорщиком, потом оба исчезли в тёмной гостиной.
Полковник, всеми покинутый, ходил по зале, пошатываясь, как от ветра, с подгибающимися коленами, и, поднимая вверх руку с указательным пальцем, говорил:
— Надо отобрать самых достойных… самых достойных! Господа офицеры, помните, вы дали слово — погибнем или спасём Россию.
— Ура, все погибнем! — с готовностью кричали те, к кому он обращался.
— Ну, вот и прекрасно, — говорил вяло и путаясь полковник, — иного я и не… не ожидал.
Аркадий Ливенцов, ухаживавший в начале вечера за какой-то пышной брюнеткой, поссорился с ней из-за молоденького прапорщика.
Закусив губы, он быстрыми шагами пошёл в переднюю, накинул свою бекешу на лёгкой белой овчинке и, не оглядываясь, вышел из собрания.
Брюнетка посмотрела ему вслед и заговорщицки подмигнула молоденькому прапорщику, показывая этим, что теперь они совсем свободны.
Где-то зазвенела посуда. Зарудного подхватили под плечи денщики и тащили из зала. А полковник смотрел им вслед и бормотал:
— Я говорил, что он напьётся…
Несколько человек уговаривали полковника пойти спать, на что он только отмахивался рукой и говорил:
— Только самых достойных!.. И мы спасем её…
Вдруг в передней произошло замешательство и тревога. Забйгали официанты. В раскрывшиеся двери со двора внесли кого-то на руках, с лепёшкой розового льда на волосах.
Офицеры бросились туда. Женщины, протрезвев, в ужасе отшатывались и закрывали руками глаза. Прислуга расступилась. И все увидели лежавшего на полу Аркадия Ливенцова, по-видимому, убитого страшным ударом железного лома или приклада по голове.
XLVIII
19 февраля вечером Лазарев позвонил Митеньке, прося его немедленно прийти в отдел.
Митенька сейчас же пошёл.
Проходя по Невскому, он вдруг увидел Машу Черняк в её серой шубке и белой шапочке. Она шла с какой-то девушкой в косынке сестры. Его бросило в жар при мысли, что неловко будет встретиться с Машей, так как он сбежал из кружка. Подумают, что он испугался… Но сейчас же его из жара бросило в холод, когда он рассмотрел спутницу Маши. Его ноги, так же как и тогда на фронте, сами мгновенно свернули в ближний переулок.
Он узнал Ирину…
Когда он, едва оправившись от этой встречи, пришёл в отдел, Лазарев, шагая крупными шагами по кабинету, сказал:
— Вы
Ещё месяц тому назад в отдел пришёл полный, очень небольшого роста пожилой господин в сюртуке, с лысой головой, на которой остатки волос тщательно были приглажены фиксатуаром и разделены на прямой пробор. Плечи у него были откинуты назад, держался он прямо, и вид у него был недовольный и пренебрежительный, он бросил в шляпу перчатки и сказал доложить о себе начальнику отдела.
Городовой Онуфриев всунулся в кабинет, где был один Митенька, и сказал:
— Там генерал этот пришли, что наниматься ходят. Я докладывал им, что господина начальника нет, а они требуют.
— Проси его, я поговорю с ним, — сказал Митенька.
Генерал с недовольным, каким-то обиженным видом, который при его малом росте производил несколько комическое впечатление, вошёл в отдел.
— Что же это значит? — сказал он с паучьей насупленностыо и обиженностью. — Сколько начальник отдела ни назначал мне прийти, всё я не могу застать его. Я наконец не… не понимаю такого отношения.
Он вздёрнул своими и без того приподнятыми плечами, сделав руками неопределённый жест, и опять опустил плечи.
— Его срочно вызвали по очень важному делу, — сказал Митенька. — А вам что было бы угодно узнать от него?
— Как что? — почти гневно вскричал генерал, глядя на Митеньку своими круглыми рачьими глазами с красными веками, — как что?! Я подавал заявление о принятии меня на службу и до сих пор не знаю, каков результат.
Он гневным жестом раздвинул фалды сюртука и без приглашения сел в кресло для посетителей, но так как он был маленького роста, а кресло очень глубокое и мягкое, то он весь ушёл в него, и из-за круглой мягкой кожаной спинки только едва виднелась его голова с реденьким пробором ничтожного остатка волос.
Он сел так, как садятся, когда приходят к хозяину по его деловому приглашению, и вместо него приходится беседовать со слугой.
— Я уже целую неделю прихожу, а его всё нет.
— На службу м ы вас уже зачислили, — сказал Митенька холодно и сел на председательское место за письменным столом.
Генерал быстро повернулся в своём кресле. Он заторопился, хотел было встать, но не мог сразу выбраться из засосавшего его кресла. Наконец, встав, красный от напряжения, он уже с совершенно другим выражением почтительности обратился к Митеньке:
— Это уже определённо? Простите, я не знал, что вы осведомлены об этом.
— Я осведомлён обо всех делах начальника отдела, — сказал Митенька ещё холоднее.
И генерал принимал этот его тон, и не только принимал, а сделался вдруг необычайно почтительным.
— Позвольте вам предложить пройти в отдел и ознакомить вас с будущей вашей деятельностью, — сказал Митенька.
Генерал с готовностью шаркнул своей короткой ножкой.
Войдя в отдел, Митенька прошёл между столами, как проходил Лазарев, глядя поверх голов служащих, и сказал, обращаясь к секретарю: