Русалочья удача. Часть 1
Шрифт:
Купава сползла по стенке на пол. Сердце колотилось как бешеное. План, который родился у неё в голове, был воистину безумным. Но придумывать лучший времени не было.
– Разные,– заговорила она, подползая к миске, в которой ещё оставалась вода. – И отцы тоже. Мы не родные сёстры. Названые… – она окунула связанные руки в миску, чтобы верёвка хоть немного промокла.– Я рано осиротела. Мать умерла, отец. Остался только… дядя.
Откуда в её голове взялся этот дядя – она не знала. Просто болтала, что взбредёт, сосредоточившись на мокрой верёвке.
Она умеет управлять туманом.
Туман, если
Значит, воду она тоже может заставить плясать по приказу.
А значит…
Узы, стягивающие запястья Купавы, пошевелилась. Теперь, когда верёвка была мокрой, русалка ощущала все её изгибы, видела не глазами, но кожей, как та свивается в узел. Сжав зубы, она заставила воду потянуть кончик узла на себя… Вот так… Сильнее, чуть сильнее…
– Что замолчала? – спросил охранник.
– …Дядя. Он обо мне заботился… Но мне было одиноко… И я познакомилась с Гориславой… Она мне сразу понравилась, и мы подружились… – вяло рассказывала Купава. Узел никак не поддавался – крепко же они его затянули! – Я хотела… Хотела, чтобы она была всегда рядом… И мы принесли друг другу клятвы… Назвали сёстрами…
Она прерывисто вздохнула. Голова кружилась, перед глазами плыло – но своего Купава добилась: верёвка соскользнула с рук и мягко упала на пол. Русалка не сдержала стона – запястья просто взвыли от боли.
– Чего ты там?– с неудовольствием спросил охранник. Купава отчаянно тёрла запястья, пытаясь вернуть рукам чувствительность.
– Да в голове мутно. Голодная я, – сказала русалка как можно жалобнее. – Дяденька, дайте мне поесть. Хоть хлеба краюху, а?
– Ставр сказал, к тебе не входить, говорит, странная ты какая-то, – сказал охранник. – Но… Я вот ничего странного в тебе не вижу. Разве будут беда от краюхи хлеба?
Он завозился, открывая засов. Купава отползла в глубь клети, сжав в пальцах платок – его, к счастью, разбойники не забрали, так и остался на плечах. Темницу залило мерцающим светом лучины.
– Малая,– охранник тёмным силуэтом вырос в проходе, – Ты чего? Хлеба у меня просила, а теперь вон куда уползла… Боишься, что ли?
Он сделал шаг вперёд. И тут Купава взмахнула платком.
***
«Я требую поединка до смерти». Червонец смотрел на Гориславу, и в его глазах стыл лёд. Льдом сковало и сердце Гориславы.
Правила кулачных боёв разнились от города к городу, от веси к веси. В каких-то на руки надевали плотные кожаные перчатки, в других требовали драться без них, ведь в перчатках так легко спрятать свинцовое грузило; в одних разрешалось быть лежачего, в других – запрещалось; где-то бой вёлся до первой крови, где-то – до потери сознания одним из поединщиков.
И только в исключительных случаях драки на кулаках были до смерти.
– Огорчил ты меня, Ставр, рыжий щенок, – сказал Червонец. – Только кровь это смоет.
– Ты должна победить, – прошептал Гориславе на ухо Ставр. Его голос дрожал: кажется, он не ожидал такого от Червонца. – Ты. Должна. Победить. Поняла?
– Пошёл к чёрту, – онемевшими губами ответила Горислава. Она не смотрела на рыжего разбойника, только на собственного противника. Тот неторопливо снимал рубашку, открывая
– Что ж, да будет так, – выкрикнул Ставр. – Я выставляю своего поединщика. Горислава из Изока!
– А я – своего, – Червонец вроде не кричал, но его спокойный, холодный голос легко перекрыл весь шум.– Хурга-змей.
Хурга вышел вперёд, на лишённый травы пятачок, в честь которого Чёртова Копейка, вестимо, и получила своё имя. Он дёрнул головой, хрустнув шеей.
Горислава швырнула на землю суму – и тоже стянула рубашку. Мужики глумливо рассмеялись, кто-то присвистнул; но голых грудей они не увидели – змеиня крепко подвязала их остатками льняной Купавиной сорочки. Наука, которую она хорошо усвоила в Изоке: мужчины пялятся на женскую грудь, даже на такую убористую, как у змеини, что увеличивает шансы на победу.
Но этот пялиться не будет.
Змеиня повторила движения Хурги: вышла вперёд, хрустнула шеей. К её удивлению, змей отвесил ей короткий поклон.
Вежливость! Вот уж чего не ждала от змея… Пусть засунет её себе в зад, да поглубже, и провернёт пару раз. Горислава демонстративно сплюнула, глядя на противника – и поединок начался.
То был счастливый день – они пошли на ярмарку: Горислава, Мал, Вячко и Лихо. Подростки быстро потратили мелочь, что дали им родители, на пряники, которые съели и теперь просто гуляли между торговых рядом, разговаривая и смеясь. И чёрт – а точнее, Лихо – дёрнул их пойти посмотреть на кулачные бои.
– Когда-то это было священным действом, – рассказывал Лихо. Зрители вопили, пока на огороженной верёвками площадке двое юношей лупили друг друга кулаками, и скомороху пришлось наклониться к самому уху змеини, чтобы она что-то расслышала. – Прославляли Громового Кузнеца на праздничные дни… А теперь это просто развлечение…
Плюясь кровью, один из участников боя упал.
– Хватит!– крикнул он. – Хватит!!
– Пощады просит, – сообщил Лихо. – Ба, это ж наш! Демьян!
Демьян был их вечным соперником в драках – но не всё-таки своим, изокским, а вот победитель – чужаком. Причём, судя по штанам и поясу, даже не из Сиверии.
– Кто ещё?– он обвёл взглядом толпу. – Слабоваты вы, лапти. Уже третьего подряд заставляю землю целовать!
Говор у него был смешной: «слабоваты» звучало скорее как «щлябоваты». Это выдавало в нём щерцинца, уроженца Святого Королевства Щерцины, лежащего на западе от Сиверии. Сиверцы щерцинцев не любили – не за говор, конечно, а за высокомерный нрав и фанатизм. Веровали они тоже в Пресветлого Финиста, но как-то по другому, и считали жителей Сиверии жалкими дикарями. Сиверцы им платили взаимностью, называя «западными змеями», а чаще просто «щеками».