Русология
Шрифт:
– Были; у предков. Может, мы родичи.
– Во-во-во... Дак я сам, - Заговеев старательно, глубоко потянулся из папиросы, - вырою.
– Почва лёд.
– Под Закваскиным ей тут... Давлена этим псом, идрит... У меня бы в усадьбе ей...
– Ты поможешь?
– бросил я Марке.
В ходе войны с 'сим миром' как с миром слов, прах женщины, измождённой селянки, я хотел возвеличить, вытащив из-под символа: я хотел чтить в ней Еву, - лучшую, чем Адам (Аврам), так как если он первенствует, в лад библии, рай предав, то рай в Еве, косной, отсталой против Адама, меньше у-словной, кто стала истинней, когда словная шелуха её форм развеялась и открылся вдруг архетип, за которым впредь ни греха первородного, ни пространства, ни времени.
Заговеев умчал во Флавск 'за Мишаткою'; мы сидели в избе его... Свет наладили, и он тускло лучился, всю силу тока брали Закваскины. Выходя во двор, мы за тополем, на другом
– В общем...
– Я стал близ печки, чтоб, над спиной его, видеть блеск золотого кольца на гвоздике, вбитом в тёмную балку.
– В общем, не кончилось, Марка, библией - фактом, дескать, истории, а по мне, то историей в существе. Не кончилось! И вы в деле, ибо мы дышим. Вот как мертвец пойдёт окончательный - и придёт конец. И всё ваша вина... Я брежу? То есть тебе иудейский взгляд - он же взгляд исторический - значит? А мой не значит? А вне истории что, пустоты? Нет, там и есть Жизнь! Вы извратили рай, опустив его в 'мир сей', в лживый театр, где муки. Нам впору 'бей!' выть и сокрушать вас. Нам восставать пора. Вам от нас лишь погромы - нам от вас революции, войны, казни, коллапсы, где нас терзают, чтоб поить кровью лживые смыслы, гнусные планы ваших теорий мироустройства...
– Я видел сивый маркин затылок, и это злило. Он притворялся, будто не слышит; он эксклюзивно пах кардамоном.
– Я впредь не русский и не Квашнин!
– я вскрикнул.
– Я стал иной, поверь. Что дано тебе в генах, мне - озарением. И я понял: вы нас боитесь. Где промельк истины, вот как этот Октябрь в семнадцатом; где встаёт первозданное, вот как полчища в чёрном, что жгли Пальмиру, - там вы с трактовками: ИГИЛизм, коммунизм да фашизм и всё злое у них, а у нас, дескать, Яхве, старец учительный, и невинный Христос. Что век назад презиралось, вашим стараньем нынче стандарты правильных мыслей, чувств и поступков... Знаешь, любя тебя, я прощаю психушку, - громко я хмыкнул.
– Ты меня сдать хотел? Я прощаю. Но ты не друг мне. Ты, Марка, - логосов... Что Аврам ваш содеял? А - бытие для вас, где вы главные. Вспомни библию, 'Бытие'. Там проект ваш.
– Что душа?
– Он следил экран и курил.
– В свете слов твоих о словах?
– Надули вы всех с душою!
– сразу же взвился я.
– Да ей грош цена! Сколько чахнет, гибнет и гробится при всеобщем зевке 'душевных', но на ток-шоу пафос трепологов: ах, душа! А на деле банальщина, так себе. Вон, везде труп на трупе, бедная сирость, и я не вижу, чтобы страдали власти и церковь. Но ради фразы - ценность-бесценность! самое-самое! Пока, ясно, вы не пошлёте гибнуть за смыслы эту вот душу. Ладят 'Юнармию', хитрованы, учат с пелёнок самопожертвию; скрытый смысл же таков: вы в дерьме всю жизнь и от вас толку нуль; так подохните для идей, кои суть мы на троне, ибо мы истина!.. Ни черта вы не истина, а вы фальшь одна! 'Слово' - свет-де? Но, Марка, в слове 'свет' есть 'тьма' в истине. Что 'тьма' нынче - будет 'свет' завтра, ты это знаешь... В 'свете' слов божьих, квакают, шла душа... А куда? В 'сикли, скот и рабы' шла! А больше в гроб шла, в дырку от бублика!
– Я умолк; я озябнул, хоть и был потный.
– Ваш плод - 'сей мир' вокруг, абрамовичи, нищие, грабежи, войны, ненависть, кровь и ложь... А другой плод приехал...
– Сквозь занавески я видел фары.
– Было что? Истина, Жизнь была. А потом пришло слово. А слово вы ввели. И пошла быть история, век Аврама, кто нас вогнал в слова, сочинив свои домыслы...
– Я расслышал шум розвальней.
– Искупи своих! Когда дал твой народ путь в ложь и когда массы посланных в ложь вас бьют, - то, ответь-ка мне: холокост ваш тождествен полному геноциду нас? Мнят, вина, что Христа вы распяли, но не вникают, что, заманив к Христу, сами вы
– Я шагнул к нему потный.
– Дай мне стежок в рай! Ты ведь путь знаешь?
Он лишь сутулился и кивнул.
– Скрепим союз! Но не клятвами! Наш союз будет: я, словом сожранный, но и ты, Марка.
– Я его тронул.
– Мы с тобой вовне смыслов, мы суть одно впредь! Cлово старается, ты свидетель: ведь при тебе возведён мираж, где Закваскины в славе. Надо убить в них. Что? Марка, слово! Только не плоть убить. Раньше слово губило плоть - а теперь мною плоть губит слово. Надо без крови, чтобы по истине, не как в библии. Неумышленно...
– Озираясь, я вытер пот с лица; мой озноб стремил в лихорадку. Я был уверен, он мне союзник, и я почувствовал, он дрожит, как я; 'Кэмел' в пальцах у Марки трясся.
– Здесь краха мира жди! Сковырнётся история как библейщина, как библейский - ха - реализм-расизм! Станет истина без раздела на злое-доброе! Плоть подскажет!.. Но ты без устали постигай мне в помощь... Как всё же...
– Я, сняв кольцо с гвоздя, рассмотрел его и повесил вновь.
– Как, не тронув плоть, слово вымарать?
Он бросил: - Знаю... Всех - в идиотов. Чтоб плоть цела была, но - ни бе и ни ме. Инъекции... Или, череп вскрыв, обкорнать жгут нервных волокон и этим мысль пресечь.
Я смотрел на дверь, восклицая: - Эврика! Мы убьём первородный грех! Лгут: грехи! избавляйтесь! Но про первейший грех - знаний зла с добром - скрыли. То есть свинью мыть прямо в навозе? Стало быть, найден путь! Плоть жива - слово сдохло... Что в слове 'нет' - у нас 'да' с сих пор! Родион был от правды! А вот всё умное, как Эйнштейн или Гейне, - это всё лживо...
– Я потирал виски.
– Выход!.. Идиотия, или невежество. Слову надобно, чтобы ведали? Кто не ведает, тот вне слов? Чудно! Мы нервный жгут ножом! Шум, трепёж, веры, смыслы разом в клоаку... Вот оно! Ты всегда знал? Я, Марка, понял и благодарен, что ты хотел меня сдать в психушку, этим спасая! Там бы избавили от кошмара мыслить и ведать, там бы я в рай попал. Ты был прав! Но нам нужно прежде - Закваскина... Мы - его, чтоб и плоть цела, и без мыслей. Умыслы - у идейных, мы ж безыдейны... Значит, ты знал секрет?
Он кивал, и свет бликал на лбу его; 'Кэмел' выпал из пальцев.
– Марка, открыт секрет! Да! Санация человечества! Всех по нервным жгутам! Вжик! Нейрохирурги, Марка, укажут, где душа, чтоб её... А с Закваскина и начнём!
– я вскрикнул.
Но оказалось, что Заговеевы здесь; приехали. Наш хозяин, присев к столу, вынул водку, пробку скрутил, разлил, снял солдатскую шапку.
– Малый расскажет. То есть Мишатка...
Выше отца, порывистый, тот сказал, что их 'Сплотка' был сепараторный и товар экспортировал, контролируя четверть рынка. Но сдох в реформах; люди в бессрочных так называемых отпусках. Вдруг - немцы с младшим Закваскиным. 'Фарб', завод их, и эта 'Сплотка' суть монополии. Немцы раньше бывали, но не контачилось; криминал мешал. Нынче выйдет, так как Закваскин - он при Барыгисе, председателе ПДП; плюс местный, авторитетный.
– Этот Закваскин, - встрял Заговеев, - нас обогнал на чжипе, а мы на мерине... Пёс, весь ток забрал; чуть горит свет!
– Он двинул водку.
– Пьёмте! Хочет купить мой двор. И Магнатик мне: двор продай. Думал, блажь; и чего вдруг? А тот Магнатик лез, чтобы сунулись - он тут главный, перепродаст втройне. Будут также к тебе: продай. Чтобы строить для немцев. Немцы на 'Сплотке' будут работать, жить будут в Квасовке. Гужевался с мамзель вчера или с фрау, я её в розвальнях свёз в Щепотьево, к Серафимке Чудн'oму, - есть такой столпник, там на столбе стоит. А у их таких нет в Германии, вот и ахала мне зер гуты...
Я слушал веря, что отвоюю дом и усадьбу. Я не продам её не затем, что здесь исстари Квашнины (с недавних пор не затем, когда я как Квашнин на вид, а сам истина и природа стремит ко мне как к спасению), но затем, что здесь сталось укрывище, место жизни, плацдарм её, чтобы истина здесь спокойненько, как червь в куколку, после в бабочку, крепла. А всех противников - по жгутам. Да, по нервным жгутам их! Схлопнем историю, что читали, но вдруг листать стали вспять, к источнику, дабы весь фолиант смахнуть!
Эксгумация ждёт жену Заговеева, для меня - архетипа без мимики, цвета глаз, жестов рук и т. д. от мутации словом. Остов с глазницами, прерывая рефлексии, обратит меня в глубь, в ничто, где суть ВСЁ. Там, у гроба, я надорву пять у-словных чувств, человеческих, для сверхчувственно-райского. Мы приложимся, я и Марка, к ней распоследним - так!
– целованием! Кто она здесь была? З. Марья? Нам без нужды покров! Они нам богородицу - а мы их архетипом!.. Я тронул Марку, кой наблюдал экран и не двигался.