Русская фольклорная демонология

Рябов Владимир

Леший как будто завладевает волей человека, «морочит» — уведенный не сразу понимает, кто перед ним, где он находится. Лешие пугают, «наводят страхи на людей» и могут свести с ума [158] , защекотать до смерти, сожрать [159] . Но следует добавить, что сюжет о лешем-людоеде в быличках и поверьях встречается нечасто [160] . Иногда даже подчеркивается, что «крещеного [тела — В. Р.] леший не ест» [161] .

158

Бурцев. 1910. С. 17.

159

Колчин. 1899. С. 21–22.

160

Обычно в сказках типа 333В=АА 3331 по указателю Н. П. Андреева (СУС).

161

Верюжский. 1864. С. 86.

Впрочем, леший не всегда так опасен, чаще он творит мелкие пакости, «шутит», «проказит»: меняет местами передние и задние колеса у телеги так, что ее невозможно сдвинуть с места [162] , раскатывает

поленницы нарубленных дров [163] , прячет шапки и корзины у тех, кто пришел в лес по ягоды [164] , опустошает корзину с грибами [165] .

Леший может не только «водить» человека по лесу, но и вовсе похитить, особенно если кто-то послал того «к лешему» или сказал: «понеси тебя леший» [166] , «чтоб те леший водил!» [167] , «да чтоб вас леший унес!» [168] , «леший бы его убил» [169] и т. п. «Сруганные» теряются в лесу, их уносит вихрем в трубу [170] , их «несет» так быстро, что даже на лошадях догоняют с трудом [171] . (см. также главу «Проклятые, похищенные, подмененные нечистой силой» ). Иногда уйти человека в лес понуждает таинственный голос, который все время повторяет «Иди, иди, иди, иди!» [172] или леший буквально уводит человека за руку [173] . В нижегородских быличках рука, за которую леший «таскал» человека, непропорционально вытягивается [174] .

162

Власова. 2015. С. 107.

163

Власова. 2018. С. 399.

164

Левкиевская. 2004 2. С. 326.

165

Власова. 2015. С. 138.

166

Богатырев. 1916. С. 49.

167

Зиновьев. 1987. С. 33.

168

Зиновьев. 1987. С. 34.

169

Зиновьев. 1987. С. 36.

170

Власова. 2015. С. 145.

171

Зиновьев. 1987. С. 33.

172

Иванова. 1995. С. 39.

173

Зиновьев. 1987. С. 19.

174

Корепова. 2007. С. 78.

В Кангиле была свадьба. Вот мать готовит к свадьбе-то, а ребятишки, известно, под руки лезут: того дай, другого… Вот она сгоряча-то и взревела на девочку:

— Да чтоб тебя леший унес в неворотимую сторону!

Да, видно, не в час и сказала.

А леший-то как тут и был.

Девочка выбежала из-за стола и побежала, а сама ревет:

— Дяденька, дожидай [жди — В. Р.]! Дяденька, дожидай!

Теперича, баба-то учухала (опомнилась), да и побежала за ней… И народ-то смотрит: что же это девчонка бежит. Ну, как вихрем несет! Не могут догнать. И на конях, и всяко. Кое-как догнали. Теперь, как догнали ее, смотрят: у нее полный подол ернишных [можжевеловых? — В. Р.] шишек.

— Это, — говорит, — мне дедушка набросал, шишки-то [175] .

175

Зиновьев. 1987. С. 33.

^{Заблудилась в лесу. Картина финского художника Аксели Галлен-Каллелы. 1886 г.}

^{Фотография © Finnish National Gallery / Hannu Pakarinen. Музей «Атенеум», Хельсинки}

Похищенные становятся невидимыми для людей, они скитаются вместе с лешим, который приносит им еду. Однако при возвращении в мир людей булочки, пряники, конфеты, хлебушек лешего оборачиваются конским навозом, мхом, древесными наростами [176] , листьями [177] . То же самое может происходить и с другими подарками лешего (да и нечистой силы вообще): курительная трубка становится лиственничным сучком [178] , предложенная рюмка водки — шишкой [179] и т. п.

176

Зиновьев. 1987. С. 32–33.

177

Добровольский. 1908. С. 5.

178

Зиновьев. 1987. С. 44.

179

Бурцев. 1910. С. 60.

По другой версии, сам леший и похищенный им человек незримо проникают в дома и едят пищу, оставленную или приготовленную без благословения: «ране ить вот старухи всё говорили, что без благословесь крыночку не поставишь, а то [леший — В. Р.] уташшит» [180] , «он [леший — В. Р.] ей булки притаскивал, кринки с молоком притаскивал. Стало быть, не благословесь оставляли» [181] . В Олонецкой губернии считалось, что лешему и его жертве достается хлеб, который баба поставила в печь, не перекрестившись, или рядом с которым положила нож острием к караваю [182] .

180

Зиновьев. 1987. С. 35.

181

Зиновьев. 1987. С. 41.

182

РК VI. С. 167.

Для

того чтобы леший вернул людей, по ним надо отслужить молебен [183] , три заупокойные службы в трех церквях [184] , положить на перекрестке дорог, где собираются лешие, «относ»: кусок сала, горшок с кашей, хлеб с солью, блины [185] . После этого лешего начинает «что-то жечь» [186] или он говорит похищенному: «Ты… прокисла. От тебя кисельно несет <…> от тебя пахнет ладаном» [187] . Затем леший возвращает человека домой, к людям. В рассказе из Архангельской области женщина, чтобы вернуть своего пропавшего сына, идет в лес, раздевается догола, нагибается и трижды кричит между ног: «Леший! Леший! Отдай моего парня!» Спустя некоторое время пропавший мальчик действительно появляется [188] .

183

Зиновьев. 1987. С. 37.

184

РК VI. С. 167.

185

Добровольский. 1908. С. 6–7.

186

Верюжский. 1864. С. 86.

187

Зиновьев. 1987. С. 40–41.

188

Иванова. 1995. С. 38.

^{Леший. Рисунок Евгения Праведникова.}

В одной из быличек леший обращает похищенную женщину в собаку, она возвращается домой неузнанной и только потом принимает человеческое обличье [189] . Такой сюжетный поворот напоминает рассказы об оборотнях (см. главу «Оборотень» ).

Вьюшкова была одна, бабуся. Это с ей по молодости было. Пришла она с поля и пошла за телятами. Навстречу кум. Она ему:

— Подвез бы ты меня до леса. Телят ищу.

— Садись, кума.

Она села и сорок дён проездила.

Пропала и пропала. Уж на мужика [мужа — В. Р.] грешить стали, не убил ли: оне с ём шибко худо жили.

И вот одна бабушка молола гречуху на мельнице, видит: собака бегат, а глаза у нее разным огням горят. И вроде в дом этой бабы, котора потерялась-то, забежала.

Старуха к попу. Тот давай молебен служить, икону подымать. Потом сделал святу воду и избу эту окропил.

Когда дверь открыли, увидели: эта баба вничь лежит. Потом отошла. Три дни не разговаривала, а потом рассказала.

— Я, — говорит, — у лесного и жила. Он водил меня. А потом собакой сделал и отпустил. Я прибежала, — говорит, — в деревню, к маме в кухню заскочила. А мама заругалась: «Каку тут собаку чёрт привязал!» — Меня сковородником ударила. Она шибко ругалась и — ишо в девках я была — как-то по-страшному, вроде «леший забери», меня выругала.

Вот лесной ее и водил [190] .

189

Зиновьев. 1987. С. 38.

190

Зиновьев. 1987. С. 38.

После возвращения от лешего человек «дичает», какое-то время не разговаривает [191] или даже сходит с ума [192] . Впрочем, некоторые похищенные становятся знахарями и знахарками, обучаются ворожбе (например, ищут пропавшие вещи) [193] . Согласно одному из свидетельств, девушки, побывавшие у лешего («лесные девки»), теряют свои способности после выхода замуж [194] .

191

Зиновьев. 1987. С. 38.

192

Зиновьев. 1987. С. 43.

193

Богатырев. 1916. С. 53.

194

Добровольский. 1908. С. 7.

Считается, что леший может вступать в связь с женщинами, которых увел или похитил, чьи мужья в отлучке.

Девушек лешие могут похищать, так же как и детей. Девушек они берут себе в жены. Берут в жены и женщин, живущих распутно. За вдовами и замужними женщинами, у которых мужья в отлучке, лешие любят ухаживать. Тогда они делаются добрыми и ласковыми, приносят гостинцев и угощают их, но их гостинцы не хороши — не что иное как лошадиный помет [195] .

195

Колчин. 1899. С. 22.

В вологодской быличке леший приходит к бабе, привлеченный произнесением своего имени, и сожительствует с ней: «как только баба ляжет спать, вдруг труба вылетает! Леший в избу и на бабу! Ну, дак она и помаялась, харчит, нани [даже — В. Р.] пена у рта, а сама в это время ничево не понимает, как дурная!» [196]

В северных и центральных областях России некоторые функции лешего обусловлены его статусом лесного хозяина. Эта тенденция становится заметнее по мере продвижения с юго-востока на северо-запад: такой набор функций нехарактерен для полесского лесовика, однако очень хорошо проработан в фольклоре Русского Севера [197] . Для Полесья и южных областей России леший зачастую — это живущий в лесу чёрт, а не опекун леса и распорядитель его богатств. Следует сказать, что мифологические представления о духах — хозяевах местности, которые владеют лесным зверьем, помогают охотнику на промысле и наказывают за неправильное поведение в лесу, встречаются и у северо-восточных соседей русских — финно-угорских народов (например, у народа коми) [198] . Отсутствие развитой мифологии «хозяев» на юго-западе и у других восточных славян и одновременно ее расцвет на Русском Севере позволяют предположить, что подобные представления в русском фольклоре являются финно-угорским заимствованием.

196

Власова. 2015. С. 94.

197

НДП 4. 337–338.

198

Жаков. 1908. С. 2–3; Смирнов. 1891. С. 268–272.