Русские качели: из огня да в полымя
Шрифт:
Такое осознание происходящего в стране стало приходить в головы думающих людей гораздо позже, когда у власти стоял уже В.В.Путин, сменивший больного, полностью недееспособного Ельцина. А тогда, в конце восьмидесятых, начале девяностых годов, народ пребывал ещё в состоянии сильнейшего пропагандистского дурмана. Уже в открытую говорилось, что социализм — это тупиковый путь развития, что страна семьдесят лет со дня октябрьского большевистского переворота жила только одними страданиями. А если кто пытался призвать трезво, всесторонне оценивать время и бремя советской власти, то его публично подвергали насмешкам и унижению.
ХХХ
В
С другой стороны, в «Труде» я пробыл чуть больше двух лет, только-только стал осваивать закрепленный за мной регион и вновь — переезд. Да никуда-нибудь, а в Сибирь. С маленькими детьми на руках это было не так-то просто. Кроме того, недалеко от Куйбышева в оренбургском городке Бузулуке жили мои уже старенькие родители. И очень не хотелось отрываться от них в далекие края. Точку в моих колебаниях поставила мама Ефросинья Тимофеевна: «Делай так, как нужно тебе по работе», — сказала она с грустной ноткой.
Как водится, перед отбытием к месту работы новоиспеченного собкора всегда напутствовал сам главный редактор. Михаил Федорович Ненашев со мной разговаривал недолго. Его мучил очередной приступ язвы желудка, и он, зажав себя в кресле, попросил: «Мы много критикуем, наши публикации там, наверху, читают через лупу. Поэтому будь предельно точным в изложении фактов и не увлекайся малозначащими разоблачениями. Подумав, добавил: «Мы сейчас фигуру собкора выводим на первую линию. Даже такую рубрику придумали — «Точка зрения собкора». Даём такие статьи на месте передовиц. Главное, и это вы должны понимать, чтобы точка зрения собкора не стала бы «кочкой зрения».
Говорил Михаил Федорович об этом безо всякого назидания, размышляя, и приглашал к этому размышлению и меня. Пройдет чуть больше полгода и М.Ф. Ненашева сразу после 27 съезда КПСС назначат председателем Госкомиздата СССР. К этому времени я только-только стал обживаться в Новосибирске, старательно осваивать новый для себя тематический пласт — работу многочисленных институтов Сибирского отделения Академии наук, их взаимодействие с производством, вузовской наукой.
Особенно часто приходилось бывать в Научно-исследовательском институте патологии кровообращения, руководил которым академик РАМН Евгений Николаевич Мешалкин. Он был чрезвычайно занятым человеком. Тем не менее в графике его работы стояли и операционные дни. Пробиться на встречу с ним было не так-то просто. И его секретарша была очень удивлена, когда академик принял меня без очереди, и мы с ним в первую встречу проговорили более часа.
Такую любезность с его стороны я объяснил большим авторитетом газеты «Советская Россия», которую я представлял. Но у Евгения Николаевича был свой резон пойти на быстрый контакт с собкором. И он прямо сказал: нужна помощь прессы. Институт разработал технологию и методику операции на сердце под холодовой защитой. Но высокое медицинское
Разумеется, тема для статьи выигрышная. В чем был смысл новаторства? Операции на сердце проводились с подключением больного к аппарату искусственного обращения. А такие аппараты в то время имелись только в крупных кардиохирургических клиниках. И даже не во всех городах. Что же делать, если человек без вмешательства хирурга на пороге смерти? Оперировать без подключения к аику. То есть с остановкой сердца и без принудительного кровообращения. Тело пациента остужалось до 26 градусов, тормозились обменные процессы, и хирург приступал к операции. Но время операции было страшно ограничено. Иначе обескровленный мозг приведёт к смерти. В лучшем случае к глубокой инвалидности.
При таких операциях, разъяснял мне Е.Н. Мешалкин, решающую роль играет профессионализм хирурга, скорость безупречных операционных манипуляций. Да, риск есть. Но когда есть выбор между неизбежной смертью и смертельным риском, то уж лучше выбрать этот риск. Так считал Евгений Николаевич Мешалкин.
Статья вышла в «Советской России», и почти в тот же день на стол главного редактора газеты Валентина Ивановича Чикина легло возмущенное письмо директора института сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева Владимира Ивановича Бураковского. Знаменитый хирург упрекал своего не менее знаменитого коллегу в антигуманном подходе, говорил о недопустимости операции под холодовой защитой, так как очень высок риск неблагополучного её исхода.
Редакция не могла не отреагировать на это авторитетное заявление, и мне было поручено взять у Владимира Ивановича Бураковского интервью о современных тенденциях в кардиохирургии. В общем получилось по пословице: ни вашим, ни нашим. Думается, редакция сделала правильно, заняв такую вынужденную позицию. В таких сугубо профессиональных научных спорах СМИ не могут и не должны выступать в роли третейских судей. С другой стороны, если журналист раскручивает какую-то важную дискуссионную тему, то, будь добр, представь все точки зрения, чтобы тебя не упрекнули в ангажированности.
Увы, это золотое правило теперь неведомо большинству из современных журналистов. Да и работать в нынешних условиях стало гораздо труднее, если ты настроен адекватно отражать жизнь. Сейчас между журналистом и первоисточником информации железобетонно стоит пресс-секретарь, предлагая общаться только с ним, а не с руководителем. А чаще просто отвечая: «Комментариев по этому вопросу не даем». Журналистов это бесит. С каких-то пор им внушили, что они представляют четвертую власть, а тут на тебе — дальше приемной не пропускают…
В действительности же общественный статус журналиста упал, начиная с девяностых годов, как говорят, ниже плинтуса. Главным мотивом его деятельности стал заработок любыми путями. Пышным цветом расцвела жёлтая пресса. А сами так называемые разоблачения порока тоже стали лишь средством добывания денег.
Одним словом, современная журналистика превратилась в обслугу — крикливую, на ходу переобувающуюся. Такое моё отношение к нынешним СМИ сформировалось не сразу, я довольно долго вынашивал свои мысли о злокачественном перерождении нашей профессии, искал объективные причины такого перерождения и пришел к выводу, что многое зависит от моральных качеств самого журналиста, от его природного интеллекта и от нравственного климата в стране.