Русский агент Аненербе
Шрифт:
«Как же жаль…», — обречённо подумал он.
Тут же, как он и предполагал, между ними и выходом обрушился стеллаж, завалив горящими ящиками проход и перекрыв путь стеной из огня.
Собрав остатки последних сил, он отшвырнул ящик с артефактом, поднял Маргариту, едва подававшую признаков жизни, и толкнул её сквозь пламя в проём выхода. Но сделать спасительный прыжок самому уже не хватило сил. Он упал на спину и увидел, как с другой стороны обрушился ещё один горящий стеллаж, окончательно отрезав путь к спасению. Константин перевернулся со спины на живот, стараясь как можно сильнее прижать голову к
— Иди за мной.
Константин пополз к нему. Силуэт протянул руку.
— Ещё ближе. Иди ко мне. Возьми наконечник.
Лебедев вытащил наконечник, одновременно увидев, как кожа на его руке покрылась вздувшимися пузырями. Они лопались, и горячая жидкость стекала по руке. Он выронил наконечник, машинально сделал пару тщетных движений, пытаясь его найти, но обрушилось ещё несколько стеллажей и ящиков. Несчастному Константину показалось, что грохот был похож на взрыв боеприпаса. Он даже, как будто, ощутил сильный удар взрывной волны. Силуэт искривился, приобретая черты лица.
«Какая странная форма», — подумал он, теряя сознание, — «как у немецких полицейских».
Тот что-то говорил ему, потом снова расплылся в неясный силуэт.
— Дай мне свою руку…
Константин ответил на зов, вытягивая обожжённую кисть руки, но сверху посыпались горящие ящики, пачки с бумагами, какие-то предметы. Тело нещадно жгло…
«Ну вот и всё», — мелькнула последняя мысль.
Константин Лебедев открыл глаза и долго смотрел в белый потолок, украшенный витиеватой лепниной в стиле модернизма.
«Наверное, я всё-таки чудом остался жив», — подумал он, припоминая детали пожара и то, как он упал, накрытый горящими ящиками и папками с бумагами. — «Странный какой-то потолок…».
Неожиданно где-то сбоку заиграла музыкальная композиция, похожая на военный марш.
«Auf der Heide bluht ein kleines Blumelein…»
«Какой мягкий и качественный звук», — отметил про себя Константин. — «Странно, кто может транслировать военный марш „Erika“? Самый известный немецкий марш, который ассоциируется с военной темой и духом 40-х годов».
После музыкальных виршей военной тематики диктор на чётком немецком языке объявил:
— Сейчас вы услышите повторную запись воззвания фюрера к немецкому народу от 22 июня 1941 года.
«Что… за херня? Историческая передача какая-то?»
Лебедев перестал рассматривать потолок и в полном недоумении прислушался. Он услышал характерную речь, которую невозможно спутать ни с одной другой, когда смотришь документальный фильм, посвящённый фашистской Германии — выступал Гитлер.
— Германский народ! Национал-социалисты!
Обременённый тяжкими заботами, принуждённый молчать месяцами, я дождался часа, когда, наконец, могу говорить открыто.
Когда 3 сентября 1939 года Англия объявила войну Германии, снова повторилась попытка англичан уничтожить всякое начало консолидации, а с нею и возрождение Европы путём борьбы
Так в своё время — путём многих войн — Англия привела к погибели Испанию.
Так вела она свои войны против Голландии.
Так — с помощью всей Европы — боролась она позже с Францией.
И так в конце столетия начала она политику окружения тогдашней Германии, а в 1914 году — мировую войну.
Только вследствие внутреннего разлада Германия в 1918 году оказалась слабейшей.
Последствия были ужасны…
Лебедев, не веря своим ушам, сел на кровати и едва не закричал — перебинтованные руки упирались в матрас, вызывая сильные страдания, а всё тело ломило так, словно его «переехал трактор». Он закашлял, чувствуя, как внутри лёгкие буквально разрывались от боли. Константин, преодолев болезненные позывы кашля, рухнул обратно на кровать и, повернувшись на бок, уставился немигающим взглядом в темно-коричневый радиоприёмник.
«Что-о-о?! Быть этого не может!» — выругался он про себя, ошарашенно разглядывая источник звука.
На столе стоял изящный ящик из пластика бакелита. Большую часть занимало круглое окно динамика, закрытое плотной желтоватой тканевой защитой из льна. Чуть ниже — шкала поиска радиостанций в виде арки и узкая полоска полудуги, подсвеченная лампочкой. Три круглые ребристые ручки настроек, чуть выше — логотип: голова хищного орла в кругах радиоволн и надпись VE-301.
«Твою мать, да это же самый настоящий Фолькс Эмпфенгер VE-301!» — в недоумении подумал Константин. — «Откуда он здесь, в больничной палате?!»
Он окинул комнату взглядом и оказалось, что он находится совсем не в больничной палате. Его ложе стояло посреди чистой комнаты. На окнах — лёгкие шторы, на полу — ковёр. Стены оклеены «милыми обоями в цветочек». По углам — два кресла, комод, на котором стояли какие-то предметы африканского или тибетского происхождения. Кресла разделяла белая изразцовая печная стена. У другой стены — шкаф с книгами. На корешках — надписи на английском и немецком языках. Чуть дальше — большой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Над столом — чёрно-белый фотографический портрет Гитлера, а на столе — ещё одна фотография в рамке. Константин присмотрелся: округлое лицо человека с небольшими усиками, в тоненьких очках… это был не кто иной, как «Чёрный герцог» Генрих Гиммлер. В правом нижнем углу — дарственная надпись от него. На кресле за письменным столом висел, перекинутый через спинку, чёрный китель эсэсовца.
«Что за ху-й-ня!» — Лебедев закрыл глаза и снова их открыл.
Но ничего не изменилось. Интерьер остался прежним, а из радиоприёмника истошно вопил Гитлер.
«Что происходит, чёрт возьми!» — закричал про себя Константин. — «Что происходит?! Что за жестокий розыгрыш?»
Он, собрав волю в кулак, постанывая, приподнялся с кровати, свесил ноги и медленно проковылял к окну. То, что он увидел за стеклом, было под стать интерьеру. По улице ходили люди, одетые по европейской моде 30–40-х годов. Прошли два полицейских в чёрных жёстких кепи, и проехали две машины, где в кузове сидели немецкие солдаты в серо-зелёных шинелях с чёрными лацканами и характерных чёрных касках.