Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
…последними (т. е. общими предметами. – М.Д.) постепенно пополняются и выясняются первые до их истинного значения… На еврейский язык древний здесь действует со всею силою русский, жаргон же совершенно уступает русскому говору. …Религиозность еврейская не нарушается, не исчезает: она очищается, облагораживается и возвышается… Мальчик, воспользовавшись данными ему приемами науки, поставит в тупик всякого меламда и самовоспитанного раввина, все равно в еврейском ли древнем языке, в понимании ли Библии или в толковании Талмуда [1687] .
1687
LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1204. L. 18–18 ap. Стоит отметить параллель между бессоновской концепцией «очищения» иудаизма и несколько более поздней попыткой властей модернизировать религиозное обучение мусульман, прежде всего татар, в Казанском учебном округе. Курировавший это предприятие ориенталист и чиновник Министерства народного просвещения В.В. Радлов высказывал очень похожие суждения о трансформации мусульманской религиозности в государственных учебных заведениях. Интересно, что русскоязычные учебные заведения для мусульман, созданные с учетом опыта отдельных школ для евреев, получили широкое распространение в 1870-х годах, т. е. именно тогда, когда сама отдельная система еврейского образования была фактически демонтирована. См.: Geraci R. Window on the East. P. 138–144.
Приведенная цитата хорошо показывает,
Забота о еврейской религиозности служила главным доводом и в пользу сохранения раввинских училищ. Автор записки вступал здесь в скрытую полемику с Постельсом, который, напомню, рекомендовал ввести в училища преподавание новых общих предметов, по образцу гимназии. Бессонов делал упор на исключительную обширность и сложность предметов иудейского вероучения: «Десятилетний курс раввинского училища… едва успевает обнять главнейшие отделы этой еврейской ученой области и по большей части довольствуется тем, что указывает воспитаннику метод и научный прием изучения… предостерегая от уклонений в последующей разработке». В такой трактовке специализированное обучение иудейскому закону сближалось с моделью высшего учебного заведения [1688] . Никакие другие учебные заведения в империи, по Бессонову, не будут иметь для большинства евреев такой же привлекательности: «Еврейская масса легко обойдется без прав, связанных с учеными дипломами: искушению поддадутся лишь немногие…». Закрытие отдельных училищ подтолкнет евреев к поступлению отнюдь не в российские учебные заведения: «Если евреи захотят одного общего европейского образования, то… они удобно могут… посылать их [детей] в школы прусские и остзейские. Это только будет новый проложенный путь к германизации евреев, и без того весьма сильной, и без того опасной» [1689] . В данной трактовке вопрос о сохранении уваровской системы приобретал чуть ли не геополитическое измерение.
1688
LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1204. L. 20–20 ap., 14 ар.
1689
Ibid. L. 21.
Сравнение раввинского училища с университетом (и в данной записке, и в корреспонденции Аксакову) красноречиво. Несмотря на всплеск негативных эмоций, вызванный в нем контактом с еврейским населением на улицах Вильны, Бессонов и в самом деле испытал обаяние атмосферы учености в педагогическом кружке училища. Он не скрывал перед подчиненными, что знакомство с ними много дало ему и помогло избавиться от предвзятых мнений о еврейской вере. В речи, произнесенной перед преподавателями училища осенью 1865 года по случаю ухода с должности директора, он говорил об этом так: «Можно ли, казалось мне прежде, соединить высоко просвещенный взгляд с изучением и преподаванием Талмуда, на его полуязыке, в царстве другого полуязыка, жаргона? …Я убедился, что это возможно. Я вижу в вас не одних ученых, а людей, доказавших мне, что пора восточных мудрецов еще не миновала и на европ[ейской] почве и в половине XIX века».
Слова о «восточных мудрецах» на «европейской почве» дают ключ к пониманию бессоновского увлечения еврейским вопросом. Бессонов вдохновлялся мечтанием о некоем синкретизме русской и еврейской науки, русских и еврейских культурных начал. В той же речи он не без выспренности заявлял: «…я с вами отныне считаю себя навеки связанным, и нас связует именно – русская цивилизация на вашей еврейской почве, плоды еврейской мысли и деятельности на почве русской» [1690] . Одним из средств такого сближения он считал ознакомление евреев с церковнославянским языком. Известная логика в этом странном замысле была. «Чтобы еврейские предметы, проникнутые насквозь, и во внутреннем содержании, и во внешней их форме, седою древностью, не теряли в русском переводе своих оригинальных красот, он хотел, чтобы евреи усвоили себе древний русский язык, подходящий наиболее к языку подлинников (иудейских текстов. – М.Д.)», – так раскрывал замысел Бессонова М. Плунгянский [1691] . Церковнославянизмы должны были, по идее Бессонова, апеллировать к присущему евреям эстетическому чувству традиции. Он желал достичь хотя бы частичной взаимозаменяемости церковнославянского и древнееврейского языков в иудейском обряде, т. е. положить в основу сближения двух культур их самоотождествление с древними корнями, их гордость истоками.
1690
ОПИ ГИМ. Ф. 56. Д. 332. Л. 81 об. – 82, 87 об. – 88 (карандашный черновик речи). С некоторыми разночтениями относительно черновика речь Бессонова цитируется в корреспонденции газеты И.С. Аксакова «День»: С – с А – р. Из Вильны // День. 1865. № 37. 16 октября.
1691
Еврей [Плунгянский М.]. Письмо к редактору // Виленский вестник. 1867. № 14. 2 февраля.
В еврейской учености, экзотической и в то же время лояльной и даже преданной русским, Бессонов видел ту ориентальную компоненту в самобытности России, которая делала особенно убедительной самоидентификацию через отторжение от Запада. В согласии с бессоновской ментальной географией, евреям в их качестве русского «Востока» угрожало подчинение Западу: из Пруссии и вообще германского мира в еврейские общины России врывался ветер секуляризующей ассимиляции. В какой именно мере эта одержимость угрозой германизации вытекала из сознательных манипуляций новым образом врага, установить нелегко. Ясно только, что такой расчет у Бессонова имелся: уж очень много гипербол и взвинченной риторики в его рассуждениях об онемечивании евреев. С другой стороны, из доступных мне источников видно, что и в той сфере директорской деятельности, где риторика не была так востребована, он, в отличие от того же Георгиевского, не ставил в пример маскилам реформированный иудаизм в Германии.
Попытка Бессонова сочетать модерную языковую аккультурацию евреев с экспериментом «очищения» религиозной идентичности на какое-то время увенчалась успехом: отдельная система еврейского образования нашла в лице руководства ВУО своего активного защитника. Попечитель ВУО И.П. Корнилов в своем отношении генерал-губернатору Кауфману от 26 августа 1865 года и в почти идентичном – министру народного просвещения, от 6 октября, решительно высказался в пользу сохранения еврейских казенных училищ 1-го разряда и раввинских училищ наряду с новоучрежденными народными школами. Это заключение совпадало с выводами записки Бессонова. За доказанное принималось, что охотного посещения еврейскими мальчиками общих начальных школ «в настоящее время ожидать еще нельзя», прежде всего потому, что лишь немногие из них как следует знают русский язык. Начальные еврейские училища, с их только что обновленной программой, не только не препятствуют, но, являясь приготовительной ступенью, способствуют будущему притоку евреев в общие заведения. Чтобы этой благой цели достигнуть, необходимо даже учредить новые училища не только в городах, но и в сельской местности, где проживают евреи, и сделать посещение «обязательным по крайней мере еще на несколько лет» [1692] . Последняя рекомендация показывает, что при введении «обязательного посещения» речь шла не о современной концепции всеобщего обязательного образования, а скорее о принудительной мере. Смысл ее состоял в том, чтобы, привлекая детей к обучению на короткие сроки, как можно скорее увеличить число молодых евреев, хотя бы в какой-то степени знакомых с русским языком. После того как языковая ситуация
1692
LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1204. L. 23–24.
Проблему учительских кадров Корнилов сопрягал с судьбой раввинского училища. В выпускниках этого училища он вслед за Бессоновым видел носителей гибридной идентичности, сочетающей секулярное образование европейского образца с иудейской религиозностью. Именно такие учителя способны исподволь привить своим невежественным соплеменникам вкус к просвещению:
Молодые евреи могли бы, конечно, получить общеевропейское образование в гимназиях, но так как они в сих заведениях должны были бы или вовсе отказаться от религиозного образования, или получали бы его только в крайне ограниченном объеме, то это самое ослабило бы их влияние на массу простого еврейского народа… Задача же и состоит именно в том, чтобы действовать на убеждения еврейской массы, а это достигается только под тем условием, чтобы образованные еврейские деятели почитались самими евреями учеными и набожными. Поэтому даже воспитанника раввинского училища, поступившего в университет… можно считать потерянным для просвещения еврейского народа… [1693]
1693
Ibid. L. 26. И Бессонов, и его начальник Корнилов, и сменивший Бессонова во главе раввинского училища Н.И. Собчаков, хотя и с разной степенью настойчивости, старались отвратить воспитанников старших классов училища от поступления в университеты (а в 1865 году это уже не было мечтой единиц). Примечателен контраст со случаем католических семинарий: чиновникам ВУО не нравились в еврейских учениках стремление сменить предписанную профессию и интерес к новым возможностям социальной мобильности, предоставляемым имперской образовательной системой, – то есть именно то, чего, по мнению этих же чиновников (в качестве членов Ревизионной комиссии по делам римско-католического духовенства), так недоставало воспитанникам католических семинарий (см. гл. 6 наст. изд.).
Итак, сохранение образованными евреями традиционной религиозности рассматривалось как залог их благотворного воздействия на «еврейскую массу», подобно тому как от народного учителя в белорусской деревне требовалось быть примерным православным.
Деятельность П.А. Бессонова в качестве директора раввинского училища сказывалась на мероприятиях ВУО в отношении евреев в течение нескольких лет после его отставки. Влияние это не было прямым уже потому, что у виленских русификаторов быстро появились сомнения в проекте «очищения» иудаизма, – сюжет, к которому мы вскоре вернемся. Другим фактором, осложнявшим реализацию бессоновской программы, служила ее собственная противоречивость. Заведомо преувеличенным был оптимизм Бессонова относительно перспектив такого перевода религиозных текстов с древнееврейского (или немецкого) на русский язык, который не затягивал бы новых узлов в отношениях между языком и религией. Любопытно, что при этом, как отмечалось выше в главе 8, он упорно отрицал возможность перевести польскоязычное католическое богослужение на русский или церковнославянский язык без урона для собственно религиозной значимости текстов и их восприятия верующими. Отчасти эта разница в подходе к двум конфессиям объясняется тем, что русский язык в иудейском богослужении рассматривался как незаменимое средство языковой аккультурации евреев, тогда как большинство католиков, на которых был нацелен проект русификации костельной службы, составляли белорусские крестьяне, официально уже считавшиеся русскими. Но кроме того, Бессонов, похоже, действительно верил, будто нечто в иудаизме (возможно, отсутствие жесткой догматики, канонических правил, иерархической организации?) поможет смягчить культурный шок при переходе от одного языка к другому.
Во всяком случае, шансы на «сближение» евреев с русскими Бессонов оценивал в 1865 году с неподдельным энтузиазмом. Через полгода после ухода из раввинского училища он в письме Аксакову осуждал местную газету «Виленский вестник» за поток юдофобских публикаций: «…ругают евреев, оттолкнули их, возбудили ненависть этого единственного элемента, который в лучших представителях льнул было к русским» [1694] . Несколько раньше он не поскупился на похвалы тем педагогам раввинского училища, которые откликнулись на его призыв вводить русский язык в преподавание (не дожидаясь отмены министерской программы, требовавшей использовать учебные пособия на немецком). Так, по его словам, учителя И. Шерешевский и М. Немзер «в три месяца по моему скорому вызову… успели перевести труднейшие книги Еврейской библии на превосходный, выработанный язык русский, пересоздать еврейскую грамматику на чисто русских терминах филологии», а ученики отвечали им на экзаменах «тем же языком русской науки, и священный язык Священного Ветхого Завета в устах их впервые сделался язык русский». Еще один подчиненный и единомышленник Бессонова А. Воль будто бы «в один день» перешел в преподавании иудейской священной истории с немецкого и идиша на русский и «в три месяца» научил учеников говорить «на языке русском не только ясном и простом, но в этой ясности и простоте истинно изящном» [1695] . Именно сотрудничество Бессонова с маскилами дало стимул нескольким виленским инициативам второй половины 1860-х годов по переводу и изданию иудейской литературы: некоторых трактатов из Мишны, учебников библейской и послебиблейской истории еврейства, сочинений Маймонида, молитвенников с параллельными древнееврейским и русским текстами, древнееврейско-русского букваря [1696] . Не все из этих проектов были осуществлены.
1694
РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 45. Л. 26 (письмо Бессонова Аксакову от 22 апреля 1866 г.).
1695
ОПИ ГИМ. Ф. 56. Д. 332. Л. 82–82 об. (черновик речи Бессонова при уходе с должности директора). С одной стороны, Бессонов, конечно, преувеличивал степень успеха, с другой – не заострял внимания на том, что и до его прихода в училище маскилы работали в этом направлении.
1696
LVIA. F. 378. BS. 1868. B. 1823. L. 13–14 ap. (отношение от 29 августа 1868 г. за подписью помощника генерал-губернатора Багратиона). См. также: Staliunas D. Making Russians. P. 216–217. Осенью 1869 года известный маскил Э.Б. Левин, участвовавший в качестве депутата в работе Виленской комиссии по «еврейскому вопросу», поднес генерал-губернатору А.Л. Потапову экземпляр своего перевода трактата из Мишны Пиркей авот (сборник нравоучительных афоризмов, часто включаемых и в состав молитвенников). Это была одна из первых духовных еврейских книг, изданных на русском языке. «Книга эта древнее христианства, и если Вашему Высокопревосходительству угодно будет прочесть ее, то сами убедитесь, что великие наши народные наставники не только не научали нас ничему худому, как утверждают наши недоброжелатели, но, напротив, поучали народ правилам самой возвышенной нравственности», – пояснил Левин генерал-губернатору, на чье содействие в проведении благоприятных для евреев проектов депутаты рассчитывали (YIVO. Record Groups 80–89. File 756. Folios 63448–63448 v.; Чериковер И. История Общества для распространения просвещения между евреями в России. С. 83).
Особенно противоречивой и обоюдоострой и для властей, и для разных групп в еврействе оказалась идея перевода иудейских молитв, на чем мы остановимся подробнее. На практике внедрить в еврейскую среду русский язык, не задевая религиозных чувств евреев и не создавая сложных вероисповедных контроверз, оказалось невозможно. Дискуссия, развернувшаяся вокруг подготовленного уже не раз упомянутым А. Волем молитвенника, хорошо показывает, как проект введения русского языка в обучение и богослужение евреев актуализировал, независимо от намерения властей, больной вопрос еврейского равноправия.