Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
В представленном Кауфману в сентябре 1866 года рапорте Ревизионной комиссии приведен список ставших известными ревизорам братств на территории Западного края, которые были учреждены на основании давних папских булл или распоряжений орденских генералов и с разрешения местных епископов: Рожанца, «шкаплеров Богородицы de monte carmelo» (при ордене Кармелитов), Сердца Иисуса, чествования Святых Даров, cв. Франциска Ксавьера (его цель – «пропаганда католицизма и денежный сбор на эту пропаганду… Имеет в своем распоряжении большие суммы»), Непорочного Сердца Марии, Страстей Господних и др. Комиссия Стороженко придавала особое значение тому факту, что ни одно из этих братств не получило санкции гражданской администрации. Еще годом ранее министр внутренних дел П.А. Валуев, отвечая на просьбу Кауфмана сообщить имеющиеся в распоряжении МВД сведения о католических братствах, указал, что, «так как братства… существовали доселе вне всякого отношения к правительству, как чисто духовные установления», то требовать соответствующую информацию нужно от Римско-католической коллегии и епархиальных консисторий. Теперь Комиссия выражала недовольство как попытками этих последних отмолчаться или дать уклончивый ответ, так и – конечно, полунамеком – беспечностью Министерства, не встревожившегося, как ожидали от него в Вильне, сигналами о существовании целой сети неподконтрольных правительству объединений мирян-католиков (запрос Кауфмана 1865 года включал в себя ссылку на убийственное, как казалось, для всех братств обстоятельство: в бумагах одного из политических арестантов был найден патент
947
Ibid. 1865. B. 2367. L. 1–3, 10–15.
Зато Комиссия нашла горячего союзника в М.Н. Каткове, который, с подачи своего корреспондента И. Козловского, расценил братства как очередное обличье «польской интриги», по счастливой случайности привлекшее-таки к себе внимание государства. Стоит ли пояснять, что Катков не нуждался в фактических доказательствах участия братств в восстании. Он выдвигал задачу немедленного упразднения братств и связывал ее с развиваемой им тогда идеей очищения католицизма от «польщизны». Выступая вслед за Ревизионной комиссией в роли блюстителя каноничности религиозной жизни российских католиков, он упирал на отсутствие прямого «папского утверждения» братств – спекулятивная постановка вопроса, если учесть, что даже у епископов не было права непосредственного общения с Ватиканом. «Дело шло вовсе не о религии, а о составлении революционной организации, о подготовлении мятежа. Не молитва, а соблазнительная прелесть тайной агитации собирала поляков [948] в эти по-видимому религиозные общества», – заключал Катков одну из передовиц осенью 1866 года [949] . Процитированный пассаж, как и статья в целом, гораздо больше говорит о «соблазнительной прелести» ксенофобской конспиромании, на которую было столь податливо воображение Каткова и многих его читателей, чем о действительных целях братств. В том же духе Ревизионная комиссия многозначительно констатировала, что носимые братчиками наплечники удобны для тайной доставки повстанческих прокламаций и портретов «коноводов мятежа» [950] .
948
Катков упрощал картину: среди членов братств были далеко не только поляки. Множество братств, к примеру, существовало в Тельшевской епархии, где подавляющее большинство прихожан составляли литовцы.
949
Катков М.Н. Собрание передовых статей из «Московских ведомостей». 1866. С. 473–475. В позднейшей статье Козловского братства именовались «проводниками польщизны» и (вопреки сведениям о преимущественно плебейском составе) «некоторой заменой бывших польских сеймиков». См.: Козловский И. О необходимости положить конец обязательности польского языка в России // Современная летопись. 1867. № 33. 17 сентября. С. 1–3.
950
LVIA. F. 378. BS. 1865. B. 2367. L. 11 ap.
Фактором, усугубившим опасения администрации, стали одновременные «открытия» того же рода в области иудейской религиозности. Появившиеся в 1866 году публикации Я.А. Брафмана и других авторов о социальных аспектах еврейских религиозных обрядов, по выражению редактора «Виленского вестника» М.Ф. Де Пуле, «освеща[ли] мрачные тайники еврейского мира» [951] . К таковым была отнесена и деятельность различных еврейских братств, в особенности погребального (хевра каддиша), рассматривавшихся как ответвления всемогущего «кагала» [952] . Под этим углом зрения нетрудно было отыскать сходство между иудейскими и католическими религиозными практиками – недаром в речи виленской администрации быстро приживается оксюморон «еврейский иезуитизм». Юдофобия связала конспирологический нарратив о братствах с устойчивыми подсознательными страхами. Предметом, особенно будоражившим умы чиновников и публицистов, было участие братчиков обоих вероисповеданий в соответствующих погребальных обрядах, в чем усматривался источник якобы безграничного влияния братств на массу местных жителей [953] .
951
Виленский вестник. 1867. № 135. 21 ноября. Де Пуле комментировал помещенную в том же номере статью о еврейских братствах за подписью «Г.В.» (окончание – в № 137).
952
Этот вопрос обсуждался в 1868 году в специальной комиссии по еврейским делам при виленском генерал-губернаторе (см. о ней гл. 9 и 11 наст. изд.), где главным обличителем братств был Я.А. Брафман. См.: РГИА. Ф. 821. Оп. 9. Д. 165; Брафман Я. Еврейские местные и всемирные братства. Вильна, 1869.
953
Следующий пассаж из отзыва одного православного благочинного об известном ему католическом братстве вторит брафмановским описаниям террора еврейских погребальных братств: «…при погребении умерших заставляют платить по 10, 20 и 30 и даже по 100 руб. Если же кто из родственников умершего… не согласится на уплату требуемой братством суммы, то умерший лишается отпевания ксендза и при погребении нет ни одной свечи и ни одного образа и даже воспрещается колокольный звон» (LVIA. F. 378. BS. 1866. B. 2516. L. 159 ap.). Один из членов Ревизионной комиссии даже предпринял попытку выработать единые основания для политики в отношении католических и иудейских братств: Ibid. B. 2522. B. 2522. L. 102.
Непредвзятое прочтение документов Ревизионной комиссии, как и других подобных откровений о католических братствах, убеждает в том, что если отдельные члены братств и принимали участие в вооруженных выступлениях и распространении повстанческой литературы, то сами братства как институт были вызваны к жизни отнюдь не только секулярно-политическими потребностями. Как и аналогичные объединения католиков в Пруссии, они выполняли функцию конфессионализации единоверцев: подавали пример благочестия и набожности [954] , помогали духовенству в его литургической и пастырской деятельности и, конечно, препятствовали попыткам увести часть паствы в иную веру. С осени 1866 года к обвинениям против братств добавился еще один пункт: они довольно успешно противодействовали кампании массовых обращений в православие, прибегая, среди прочих средств, к моральному давлению на перешедших в новую веру и распространению ложных слухов, вроде того, что Константинопольский патриарх обратился в католичество «вместе с Русскою Церковью» [955] . Безусловно, польский патриотизм мог усиливать непримиримость правоверных католиков к отпадениям единоверцев в «схизму», но в современном европейском католицизме вражда к иноконфессиональному вовсе не обязательно сопрягалась с национальной рознью. К примеру, члены некоторых католических братств в западных землях Пруссии давали обет о невступлении в брак со своими соотечественниками протестантской веры [956] .
954
Признания этого встречаются и в документах виленской администрации. «Главные правила этих братств требуют от братчиков и сестер часто бывать в костелах и исповедоваться во все праздники и в дни некоторых святых, находиться на крестных ходах, ежедневно говорить установленные молитвы и носить установленные для братчиков значки», – доносил Э.Т. Баранову С.Ф. Панютин, впрочем, тут же характеризуя все это как проявления отчаянного «фанатизма» (LVIA. F. 378. BS. 1866. B. 2516. L. 33 ар.).
955
Ibid. L. 158 ap.
956
Sperber J. Popular Catholicism. P. 73–80.
Полученные в конце концов от католических епископов и консисторий ответы на запрос о братствах укрепили Ревизионную комиссию и ее начальство во мнении о недопустимости дальнейшего сохранения этого института. Наиболее развернутый отзыв поступил от управляющего Могилевской архиепархией епископа-суффрагана Иосифа Максимилиана Станевского. Из него вроде бы явствовало, что правительству нет никакого резона опасаться братств. Последние изображались реликтом минувшей эпохи, безобидными собраниями добровольных помощников священника: «В управляемой мною архиепархии ни при одной церкви нет братства в точном смысле того слова (т. е. в значении особой ассоциации мирян при ордене, «низшей степени монашеских орденов». – М.Д.) и лишь при некоторых помонастырских церквах священники записывают желающих в братство, но братства эти не имеют никакого внешнего устройства и никаких правил и уставов к соблюдению и руководству. …Правительство не обращало особого внимания на братства… при римско-католических костелах, и эти духовные учреждения существуют, а лучше сказать, тлеют еще на тех по духовной части основаниях, на которых первоначально они введены были». Станевский подчеркивал, что ни одно из таких братств не является общеепархиальным и что духовное начальство не считает нужным надзирать за этими объединениями – настолько они малозначащи [957] .
957
LVIA. F. 378. BS. 1866. B. 2516. L. 19–25 ap. (отношение Станевского от 7 сентября 1866 г.).
Мне неизвестно, действительно ли Станевский с пренебрежением относился к братствам (не пользуясь благорасположением Римской курии, отказавшейся возвести его во архиепископа и митрополита, он мог не сочувствовать ультрамонтанским тенденциям в католицизме – а популяризация братств была одной из них) или нарочито преуменьшал их роль в религиозной жизни, стремясь отвести уже воздетую карающую длань имперской администрации. Как бы то ни было, члены Ревизионной комиссии не преминули поймать Станевского на слове и обратить его тезис о естественном угасании братств в пользу проекта их немедленного закрытия:
Братства, как продукт старых, отживших свое время церковных порядков, непременно должны представить собою оппозицию всякой реформе, какую бы ни предприняло правительство в быте и управлении римско-католического духовенства. …[Их упразднение] представляется вполне правильным и юридически законным, так как большинство костельных братств существует незаконно и в каноническом и в светском смысле этого слова, т. е. основано несогласно с существующими на сей конец уставами римско-католической церкви и без ведома и разрешения правительства. …По официальным свидетельствам самого римско-католического духовенства, они не представляют в действительности ничего прочного, крепко организованного, а, напротив, являются учреждением, уклонившимся от своей цели, деморализованным, разлагающимся… [958]
958
Ibid. B. 2522. L. 73–74 ap. (журнал Ревизионной комиссии от 19 сентября 1866 г.).
По логике Ревизионной комиссии, братства как раз и были опасны своим «разложением», т. е. якобы полным отходом от былого религиозного призвания и «полонизацией». Однако, как и в ряде других случаев, при непосредственном столкновении с католичеством идеологема о его упадке не могла избавить агентов власти от смутного чувства, что перед их глазами – нечто обращенное скорее в будущее, нежели в прошлое. Это замешательство отразилось в уже цитировавшихся выше донесениях православных благочинных Литовской епархии (Виленская, Гродненская и Ковенская губернии) в 1867 году. Вообще, первоначально Ревизионная комиссия планировала даже постановить, чтобы при закрытии каждого из католических братств присутствовал православный священник. После возражений Кауфмана этот пункт сняли, но в рапорте Комиссии от 17 сентября 1866 года высказывалось все-таки пожелание, чтобы православные священники следили за тем, как в соседних католических приходах исполняется приказ о роспуске братств [959] . А для начала им поручили дополнить имеющуюся у комиссии информацию о братствах собственными наблюдениями. Не в первый раз приходское православное духовенство выступало экспертом по делам другой христианской церкви.
959
Ibid. 1865. B. 2367. L. 14–15; 1866. B. 2516. L. 12. Из членов Комиссии против привлечения православного духовенства к участию в закрытии братств протестовал Деревицкий, заявивший в особом мнении, что «это значило бы возбуждать антагонизм между церквями и, сверх того, значило бы придавать деятельности наших священников характер фискальства, несогласный с достоинством представителей Православной церкви…» (Ibid. 1865. B. 2367. L. 35).
Гораздо больше, чем о вероятности прямой антиправительственной деятельности католических братств, благочинные писали о нарушении иерархичности в отношениях клира и паствы: братчики, по их мнению, потеснили духовенство в религиозной жизни католиков, что подавало дурной пример окрестному православному люду. Глядя на социальный состав братств, трудно было согласиться с мнением, что они обречены зачахнуть сами собой, не пополняемые притоком новых членов: «В братства… никто не вступает из крупнейших землевладельцев и помещиков, [зато] набираются в сии корпорации люди из низшего сословия: из мелкой шляхты, однодворцев, мастеров и по преимуществу из крестьян, живущих в местечках и величающих себя мещанами». Благочинные доказывали, что членство в католических братствах не только вовлекает простолюдинов в богослужение на правах активных участников, но и является для них знаком социального престижа:
Членам братств присвояется особенная одежда (комжа), нечто подобное белому стихару. Эту одежду они надевают на себя во время богослужения и во время крестных ходов, держа в руках фонари и возженные свечи. Несколько десятков братчиков, одетых в белые одежды и шествующих двумя рядами… производят в пользу латинства довольно сильное впечатление на народ. …Такой странный обычай латинства, разрешающий носить мирянам одежды, присвоенные одному священству, можно объяснять только желанием производить эффекты, дабы тем успешнее пропагандировать свое исповедание в ущерб других исповеданий, имеющих несчастие жить с оным.