Русский романтизм
Шрифт:
руют две героини:
А как ты, Лида, хороша!
В твоих глазах ночь — полдень ясный,
В них блещет разум твой прекрасный
И вечно пылкая душа!
В тебе вся прелесть Итальянки!
А ты мила, как херувим,
С воздушным станом северянки,
С очами — небом голубым!
Какая
Как роза майская нежна;
Как ты лицом белее снега (стр. 33).
В другом произведении Шаховой „Изгнанник" Нина
и Ида, светлая и темная — контраст друг другу:
Как роза Нина расцветала,
Лазурь небес в ее очах,
Улыбка детская играла
На свежих розовых устах.
Как от ночи краса дневная
Святым перстом отделена,
Так явно Ида молодая
Была с с е с т р о ю несходна.
Лучами яркими горели
Большие черные глаза... (стр. 87).
У Калашникова в повести „Изгнанники" одна сестра
„белая, как снег и румяная, как роза", и „имела огненные
карие глаза и русые волосы"; другая сестра была „смугла
лицом, но имела благородные правильные черты и глаза
небесно-голубые" (стр. 12). Тот же прием встречаем
у Загоскина в „Искусителе". Одна из красавиц „высока
и стройна, как пальма", у нее „правильные и даже несколько
резкие черты лица", „черные, как смоль, локоны, которые
падали на ее атласные плечи, глаза темные", „другая воздушна
л легка >> как бабочка*, „прелестная блондинка с голубыми
глазами, которые блистали веселостью и умом" (т. VI, стр. 160).
1361
Прием красочной антитезы двух героинь является одним
из средств разрешения проблемы живописания. Но еще резче
выступает это стремление живописать при описании фона;
героиня показана на портрете в определенной обстановке —
она сидит в темных старых креслах, или ее окружают мрач-
ные развалины, обрамляют цветные занавески*, свод
Декорация эта должна оттенить цвет лица, рук, волос героини,
подчеркнуть ее молодость, свежесть, стройность. У писателей
30-х годов она обычно является полным контрастом к самой
красавице. Так, Мариорицу в „Ледяном Доме" Лажечникова,
молодую и пленительную, усадили „в о г р о м н ы е прези-
д е н т с к и е кресла, которых д р е в н о с т ь и истер-
тый б а р х а т ч е р н о г о п о р ы ж е л о г о ц в е т а еще резче
в ы н о с и л и наружу это юное прелестное творение, раз-
румяненное морозом — в блестящей одежде, полураспахнув-
шейся как бы для того, чтобы обличить стройность и негу
ее форм. Это был р о з о в ы й диет, павший на рясу
чернеца, лебедь, покоящийся в темной осоке" (ч. I, стр.
158 —159). У Жуковой в „Суде сердца" молодая, грациозная
женщина сидела в „широких старинных креслах" (т. I, стр.
50 — 51), а маленькая, изящная головка героини одной из по-
вестей Маркбва „лежала на спинке с т а р и н н ы х кресел"
(Мечты и были", ч. III, стр. 34). У Жуковой в повести „Само-
пожертвование" Лиза „блестящая молодостью и красотою"
(стр. 123) оттенена мрачными развалинами, на фоне которых
она кажется неземным существом. Иногда фон — просто кра-
сочноё обрамление — зеленый, пунцовый. В „Чудодее" Вельт-
мана Даянов видит красавицу в „тени, под сводом зелени"
(ч. II, стр. 228). Личико героини этой же повести „рисовалось
на п у н ц о в о й з а н а в е с и " (ч. I, стр. 73).
Это стремление выделить героиню контрастной к ней
декорацией проявляется и при обрисовке отдельных ее черт—
розовую ручку Валерии в „Искателе сильных ощущений"
Каменского оттеняет бархатный валик кресла, на котором она
покоится (31 — 32). Белизну плеч и лица красавицы часто
подчеркивает темный цвет ее платья или шляпы. Так, у ге-