Русский романтизм

Коллектив авторов

сравнения привлекают и золото: цвет волос — цвет золота

(Полевой, „Аббадонна", 25 — 26). „Кудри красавицы—россыпь

золотая" (Бенедиктов, т. I, стр. 15). Вспоминаются по поводу

белого цвета лица рук, плечей, груди героини — мрамор, але-

бастр. Она „бледная, как мрамор" (Лермонтов, „Герой нашего

времени"). Лик ее „как мрамор белый" (Шахова, „Перст

Божий",

стр. 53), ее „плечи белые, как Каррарский мрамор" (Пого-

рельский, „Двойник", ч. I, стр. 91), плечи и грудь „имели

гладкость, блеск и молочную прозрачность алебастра" (Сенков-

ский, „Записки домового", т. 3, стр. 233). Мрамор является

иногда эпитетом, подчеркивающим белый цвет руки красавицы

(Гоголь, „Женщина"). Белизну же героини подчеркивает сравне-

ние со снегом — „бледна, как снег" (Марлинский, ч. 8, т. 3,

стр. 79). Рука „яркая, как заоблачный снег" (Гоголь, „Невский

Просп."). Грудь—„два мягкие шара, бледные и хладные, как

снег" (Лермонтов, „Вадим"). Иногда в сравнениях со снегом

цвет снега индивидуализируется особым освещением — солнца,

зари (цвет лица — снег, освещенный „утренним румянцем

солнца", Гоголь, „Тарас Бульба"). „Нежный прелестный румя-

нец,. который принадлежит только бледным лицам, скользил

по щекам, как луч зари по снегу, еще не измятому ногой чело-

века" (Ган, стр. 144). Грудь — два снежных холма (Марлинский",

Мулла Hyp", стр. 38), „веки — снежные полукружья" (Гоголь).

Из сравнений того же порядка отметим сопоставления с днем

или ночью. Свежий юный румянец красавицы создает метаф9ру—

„щечки с улыбкой утра" (Марлинский, „Месть", стр. 69 — 70).

Иногда утро определяется точнее: „юное утро мая" (Марлин-

ский, „Испытание", стр. 55). Наряду с утром материалом для

метафор и сравнений при определении цвета лица, груди

героини служит утренний свет и заря (Вельтман, „Чудодей",

ч. I, стр. 62), „легкий румянец, как утренний свет", „она по-

краснела, как заря" (Жукова,

стр. 123). „Грудь — как заря"

(Марлинский, „Месть" стр. 69 — 70). „Грудь, будто две зари,

разделенные таинственным сумраком" (Марлинский, „Мулла

Hyp", стр. 38). В яблоке, с которым Ган сравнивает щечки

Утбаллы, „играет жизнь розовая, чистая, воздушная, жизнь

1361

утренней зари и облаков великолепного заката" (стр. 67).

Здесь уже наряду с утренней зарей для сравнения привле-

кается и вечер-закат, а еще чаще встретим мы сравнения

женской внешности с ночью и ее аттрибутами — луной, звез-

дами. Цвет волос, цвет темной, „вдохновенной ночи" (Лермон-

тов, т. 4, стр. 66, Тимофеев, „Опыты", ч. III, стр. 323, Шахова,

стр. 26). „В черных очах ночь" (Шахова, стр. 33), которая

контрастирует с метафорой глаз другой красавицы,— в них —

„лазурь небес". — Здесь опять цветовая антитеза, столь излю-

бленная писателями 30-х годов. Бледность красавицы вызывает

сравнение с утренним месяцем (Вельтман, „Кощей бессм.", ч. III,

стр. 156). Блеск глаз напоминает звездочки, и отсюда часто

сравнение глаз с звездами и метафоры: глаза-звезды. „Звездой

блестят ее глаза" (Пушкин), „как звезда небесная, разливаю-

щая во мраке свет свой, блистали ее очи" (Полевой, „Абба-

донна", стр. 25—26), ясные очи „приветны будто звездочки"

(Гоголь,). Часто появляется сравнение глаз с огнем, с горящей

свечей, с горящим углем, с молнией; цвет лица сравнивается

с зарницей — („румянец, как зарница", Марлинский, „Наезды",

стр. 54). „Глаза как будто две свечки в глубоком мраке, горели

ослепительным огнем, и это пламя, как будто огни над могилой

свидетельствовало о страданиях смерти, тайнах замогильных"

(Кукольник, т. III, стр. 254). „Что за глаза! Они так и свер-

кали, как два угля!" (Лермонтов, „Герой нашего времени").