Рута Майя 2012, или Конец света отменяется
Шрифт:
Они оба стояли на широкой перемычке над арочным проемом и смотрели вниз.
– А ты права, похоже, – засмеялся Беловежский. – Это лестничное пространство такое узкое, что напоминает ту расщелину.
– Если честно, я ничего не поняла, – призналась Марина. – Зачем вообще нужно было этого несчастного малыша куда-то швырять? Что все это означает? Опять напрашивается вопрос: что они пили?
Беловежский усмехнулся:
– Попробую тебе объяснить, ведь, по мнению ученых, сюжет этот не прост и не без космологии, как ты любишь. Только, наверно, нам
Они спустились и на минуту застыли перед оставленным ими зданием.
– Пожалуй, все это сооружение очень подходит к нашему мифу, – рассуждал Саша. – В изображениях этого сюжета на керамике холм представлен нагромождением толстых изгибов тела змеи или скорее даже змей с разверстыми мордами по разные стороны. Он связан с Чаком, этот холм, потому что у них на теле присутствует одинаковая змеиная чешуя. В свою очередь, на холме произрастает дерево, которое условно называют Паш. А оно, по некоторым версиям, является чуть ли не братом-двойняшкой самого Чака. Так что этот зооморфный портал здания и носы Чаков в его верхней части невольно напомнили нам эту историю.
Они двигались по дорожке к следующему комплексу зданий. Но Марина не чаяла разобраться в истории с малышом-ягуаром и потребовала от Саши дальнейших разъяснений.
– Сюжет восходит, пожалуй, к мифам творения, – охотно продолжал Александр. – Новая эра началась для людей с сотворения Солнца, Луны и кукурузы. Сами люди были созданы из маиса, помнишь?
– Да-да, – поспешила ответить Марина.
– А помнишь ли ты, кого олицетворяли ягуары?
Томина опять кликнула свой внутренний поисковик и радостно произнесла:
– Ночное Солнце.
– Совершенно верно. Младенец-Ягуар ассоциируется у них с заходящим Солнцем, которое в подземном мире превратится в ночное, чтобы затем наступил новый день и взошло дневное Солнце. Выход дневного Светила из подземного мира – это ежедневное возрождение, рождение к новой жизни. Без жертвы нет новой жизни. Малыша-Ягуара приносят в жертву. Его палач – один из владык подземного мира, Бог Смерти. Чак необходим всего лишь для того, чтобы отворить вход в инфрамундо…
Марина слушала как зачарованная.
– Однако в этом сюжете сливаются два мифа. Иначе, почему Чак здесь зовется «Чак первого дождя?» – Беловежский сам увлекся рассказом. – Почему на голове у Младенца отличительные признаки молодого Бога Маиса: и прическа, и украшения? Почему подземное Солнце оказалось младенцем и лежит в позе зарождающегося Бога Маиса? Очевидно, эти два персонажа здесь смешиваются. Именно Чак своим топором вскрывает землю, чтобы можно было посеять зерно кукурузы. И в таком случае Младенец-Ягуар здесь и есть то самое зерно. Но Чак же пошлет обильный дождь, чтобы напоить землю. А его брат, дерево Паш, намекает нам, где именно совершался этот ритуал жертвоприношения, где именно Чак разверз почву, где именно Бог Смерти кинул Ягуара в бездну. Это местечко Пашиль. Там, согласно книге майя-киче «Пополь-Вух», и была засеяна и выращена кукуруза, из которой боги создали
– Насколько я понимаю, это вечная тема возрождения: умирания и нового рождения, увядания и нового цветения природы, будь то смена ночи и дня или смена времен года, – подытожила Томина. – Красивый миф! И плут Чак уже не кажется отрицательным персонажем. Он рассекает земные недра и удобряет их во имя новой жизни.
Александр подозрительно посмотрел на спутницу:
– Плут Чак? С чего ты взяла?
Томина вдруг осознала, что проговорилась, но обрадовалась, что на ее раскрасневшемся от жары лице подступившая к щекам краска не будет заметна, и нашлась, что ответить, хотя и засмеялась чуть наигранно:
– Не знаю. Эти носы торчат так дерзко и насмешливо. Мне кажется, он плутоват.
Неловкость от неумения врать, нежелание рассказывать увиденное охватили ее, и она споткнулась о торчащий из земли корень.
– Ой! – вскрикнула она, и стало не до Чака. – Тьфу!
– Ударилась? Больно? – участливо спросил Саша.
– Да нет. Я же забыла надеть кроссовки и лазаю по этим дебрям в моих любимых парадных шлепанцах. Ну, вот, кажется, я их угробила.
Она присела, изучая нанесенный шлепкам ущерб.
– Живы?
– Вроде живы, но на ладан дышат. Надеюсь, они позволят мне догулять по Чиканне и доковылять до авто.
Главная площадь, где они оказались, с востока закрывалась длинным одноэтажным сооружением. Кровельная часть здания по всей длине была обильно декорирована, и справа намечался обломок гребня. Три сквозных портала обозначили входы внутрь здания. Центральный вход, казалось, давил чрезмерно вычурным орнаментом барельефа, однако вызывал благоговейное почтение.
– Вот он где, «Дом пасти змеи», – торжественно провозгласил Беловежский.
Действительно на них взирало чудовище: частоколом пугающих каменных зубов нижняя челюсть выдвинулась вперед, образуя крыльцо. Алчно зияющая пасть представляла вход и была оторочена зубами и сверху. Линия зубов убегала в разные стороны от дверного проема, придавая всей «физиономии» выражение недоброй ухмылки. Прямоугольный карниз над проемом казался длинным выступающим тяжелым носом, по бокам просматривались отделанные загогулинами глаза, пожирающие путников пристальным всевидящим взором.
– Странно, здесь в аннотации сказано, что это «чудовище земли» как ипостась бога-создателя Ицамны. В других городищах «монстров земли» не называли Ицамной, – поделилась своими сомнениями Томина.
Беловежский с минуту молчал, играя в гляделки с каменным монстром, и медленно отвечал:
– Если честно, меня это тоже удивляет. Хотя, наверно, я догадываюсь, откуда ветер дует. Я читал как-то одну гипотезу… Дескать во многих космогонических мифах до акта Сотворения мира в водных просторах космоса-хаоса обитало некое чудище, мифический дракон.