Рута Майя 2012, или Конец света отменяется

Вепрецкая Тамара

– Но ведь у майя же не алфавитное письмо?

– В том-то и дело. Но все же без этого своеобразного «словарика» Ланды, боюсь, мы бы до сих пор не расшифровали иероглифы майя. Прошли века, прежде чем люди снова заинтересовались майяскими письменами, – рассказывал Саша. – Знаменитый немецкий путешественник Александр фон Гумбольт опубликовал часть Дрезденского кодекса майя. Уже известные тебе по Паленке Стивенс и Казервуд тщательно прорисовывали все надписи, которые им попадались. В конце девятнадцатого века немецкий ученый подошел к разгадке цифр и календарной системы майя. И начался исследовательский раж. Отправлялись экспедиции в поисках надписей, открывались новые городища, затерянные в джунглях.

– «Алфавит»

Ланды не помогал?

– Ученые бились и спорили, что лежало в основе майяских знаков: буква, слог, слово или понятие. Была ли в нем фонетическая основа? Можно ли в поисках истины опираться на известные современные языки майя?

– Как сложно!

– Безусловно. Изучив календарь майя, ученые стали спорить, чему могли быть посвящены надписи на памятниках. Долгое время считали, что письмена повествуют о деяниях богов.

– А может, так оно и есть? – И Марина хитро подмигнула.

– Ты все надеешься на миролюбивую высокодуховную Атлантиду? Увы! – усмехнулся Саша. – Так вот, американка русского происхождения Татьяна Проскурякова изучала стелы из Пьедрас-Неграс и разгадала иероглифы, которые сообщали о рождении, коронации и смерти. Тогда стало понятно, что эти тексты относятся к реально существовавшим людям. Потом Генрих Берлин распознал комбинацию иероглифов, информирующую о том или ином царстве, и назвал их эмблемой. Он еще не понял, что эти иероглифы не являются символом царства и могут быть прочитаны. И содержат они не только название царства, но и титул его царя. Теперь эту титулатуру мы и называем эмблемным иероглифом, отчасти благодаря Берлину.

– Все это, вероятно, еще больше раззадорило ученых? Ведь, читая эти надписи, можно узнавать историю, – возбужденно проговорила Марина.

– Вот именно. – Беловежский все более распалялся: эпиграфика – излюбленная тема. – Однако, как читаются иероглифы, так и оставалось тайной за семью печатями. И в спорах летели перья и ломались копья. Американец Эрик Томпсон заявил, что это ни в коем случае не фонетическое письмо, а следовательно, поставил крест на его познаваемости, на возможности его дешифровки. Его невольным оппонентом стал Юрий Валентинович Кнорозов, который скрупулезно рассматривал Дрезденский кодекс. Опираясь на «билингву» Диего де Ланды и приняв за основу, что символы имеют точное фонетическое звучание, он пришел к выводу, что иероглифы могут и должны быть прочитаны. И он оказался прав – ему удалось верно прочитать несколько новых иероглифов, что в результате было первым шагом всей дешифровки. Томпсон обрушился на Кнорозова с сокрушительной критикой, ожидая поддержки со стороны остальных ученых. Но, на удивление, в начале 1960-х на сторону Юрия Валентиновича встали и другие исследователи, в том числе американские.

– Надо же! – восхитилась Томина. – В разгар-то холодной войны! Получается, майянистика далека от политической конъюнктуры?

– Да. И это радует, – признал Саша. – Итак, после всех этих перипетий продолжилось и по сей день идет изучение иероглифов, а также грамматики языка майя, сохранившегося в древних надписях.

– И один из величайших эпиграфистов всех времен и народов Александр Романович Беловежский скоро внесет свой вклад в майянистику, найдя «сосуд Ветрова». ?Amen! – Марина воздела руки к небу.

Глава тридцать седьмая

Кохунлич

– Дорога такая же ужасная днем, как и вчера ночью, – ворчала Томина, свернув на Кохунлич.

– Но согласись, что ехать сейчас, в солнечный день, гораздо позитивнее, так что не ной, – отвечал Беловежский.

– Пожалуй, без Льороны действительно позитивнее, –

согласилась она. – Даже трудно поверить, что мы вчера здесь такое пережили! Может, это мне приснилось?

– Может! – заверил Саша. – У тебя же буйная фантазия!

– Значит… – пролепетала она в ужасе от мысли, что этого не было и что она сходит с ума.

– Но снилось это нам обоим, – смеясь, признался Александр и для разрядки обстановки пошутил: – Значит, спали мы вместе.

Марина возмутилась, но вздохнула с облегчением.

– Интересно, где же та поляна с одинокой свечой? – спрашивал Саша, вглядываясь в пейзаж за окном.

– Не знаю. Вчера казалось, что там большая прореха в джунглях.

Редкие просветы среди сельвы вдоль дороги при солнечном свете ничем не напоминали увиденное в темноте. Наконец показался щит с названием «Кохунлич». И здесь пальмовые лапы теперь приветливо свешивались по обеим сторонам дороги, обещая приятную прохладу в знойный день. Они вовсе не давили и не смыкались над головой. Ворота археологической зоны были гостеприимно распахнуты.

Историческая справка гласила, что город просуществовал с начала VI века, пока не был оставлен его жителями к тринадцатому. Его архитектура накопила за это время опыт разных эпох и стилей. Археологический комплекс Кохунлич скорее походил на ухоженный парк с тропической растительностью, возведенный вокруг симпатичных древних развалин. Заботливо покошенная зеленая лужайка с посаженными декоративно подстриженными кустами. Тщательно отреставрированные руины. Грандиозный акрополь в стиле Рио-Бек с изящными архитектурными элементами: скругленными углами построек, остовами округлых колонн, – казался маленьким ботаническим садом на возвышении. Он приютил различные тропические растения, несколько разновидностей пальм, кустов и деревьев. Одно из них украшало весь акрополь яркими малиновыми цветами. А вот удивительный великан с упитанными полированными серебристо-серыми стволами восседал на каменной кладке одной из руин, жарко обняв ее вычурными жадными корнями. С акрополя открывался вид на залитую солнцем Площадь Стел, за ней вдалеке, в уютном затененном лесочке, притаилась Площадь Мервина и площадка для игры в мяч. Городище раскинулось на обширной территории и удивляло гуляющих неожиданными открытиями. Беловежский многого ожидал от Здания Стел. На разных ступеньках его платформы бесформенными и безликими идолами топорщились несколько стел.

Александр разочарованно вздохнул:

– Опять нам мало что известно о политической истории этого города.

– И даже неизвестно его оригинальное название, – подхватила Марина.

– Правда, современное имя дает нам пищу для размышления, – вдруг осознал Саша.

– В смысле?

– «Кохунлич» – это искаженное от английского. Насколько я понимаю, «Cohune» – это вид пальмы, которая часто встречается в этой местности, и вместе получается что-то вроде «пальмовой рощи». Но английское слово «Ridge» чаще переводится как «горный хребет», а значит, ассоциируется с камнями.

– Пожалуй, но мне кажется, это притянуто за уши, – улыбнулась Марина.

Саша огорченно отреагировал:

– А то, что сказал нам Быстров, вынуждает нас тянуть все за уши.

– Не вешай нос, – подбодрила девушка. – Играем? Берем эту невысокую пирамиду за точку отсчета и заходим за ее левый угол…

И она, ребячась, вприпрыжку побежала вдоль длинного фасада к его левому краю. Саша быстрым шагом последовал за ней. Скоро они очутились в тенистой рощице со смешанной тропической растительностью и по протоптанной тропке добрались до главного сокровища Кохунлича – Храма Масок. Построенное около 500 года, здание считалось самым древним на городище. Небольшая пирамида вся была покрыта шатром из пальмовых листьев. Только лестница посередине смело подставила себя открытым солнечным лучам. Тень шатра бережно хранила что-то драгоценное.