Ржавчина
Шрифт:
— Вы не можете такъ утвердительно говорить, — лниво возразилъ онъ.
— Почему? — спросила Анна.
— Да потому, что нельзя судить о человк по его вншнему виду.
Ее какъ будто бы кольнуло.
— Неужели вы можете сильно любить, забыть все для любимаго существа? — сама не понимая для чего, спросила она.
— А вы не знаете, Анна Николаевна, что и подъ снгомъ иногда бжитъ кипучая вода? — шутливо отвтилъ онъ. — Ну, мы и пріхали… Ложитесь-ка спать, успокойтесь, — говорилъ Шатовъ, высаживая ее изъ кареты, какъ маленькую. — До свиданія!
— Прізжайте ко мн завтра вечеромъ. Мы бы обо многомъ поговорили, — сказала Анна, поднимаясь на лстниц.
— Не могу, Анна Николаевна, —
— А куда? — полюбопытствовала она, прислонившись въ косяку двери, отворенной швейцаромъ.
— Вамъ туда не хать вдь, для чего же спрашивать? — сказалъ Шатовъ, поцловалъ руку и быстро сталъ спускаться съ лстницы.
Горничная Анны — парижанка, одтая въ сренькое платье съ фартучкомъ — еще не успла снять блый чепчикъ и была очень удивлена раннимъ возвращеніемъ барыни. Она фамильярно встртила Анну, стала разспрашивать, почему она вернулась, отчего такая блдная, не помочь ли ей чмъ-нибудь?
Анна объяснила все легкимъ нездоровьемъ и торопливо прошла въ спальню; она невольно, сейчасъ же, подошла къ трюмо и окинула себя взоромъ съ головы до ногъ. Носъ и глаза покраснли отъ слезъ, щеки въ красныхъ пятнахъ, волосы на лбу распустились и выбились прядями изъ-за ушей. Ей самой непріятно бросился въ глаза контрастъ ея будничной, усталой наружности съ роскошнымъ свжимъ нарядомъ… Сколько мы дала она, чтобы быть красивой!… Какъ бы воспользовалась своей красотой — этой силой въ отношеніи мущинъ! Какъ бы помучила ихъ, насмялась надъ ними!..
Она сидла задумавшись передъ зеркаломъ, не слушая оживленной болтовни француженки. Мысли перескакивали съ предмета на предметъ, путались, повторялись — и все-таки касались одного и того же. Горничная Cl'emence, раздвши барыню, ушла, оставивъ ее одну. Анна была очень возбуждена, ложиться ей не хотлось и она стала ходить взадъ и впередъ по комнат.
«Зачмъ я похала на этотъ балъ? — думала она. — Чтобъ ему сдлать удовольствіе?… Да, еслибъ онъ могъ гордиться мной, это бы доставило ему удовольствіе. А онъ сейчасъ же и оставилъ меня на балу, точно стыдится… Какой мелкій человкъ! — въ первый разъ промелькнуло въ голов Анны. — Еслибы Шатовъ женился, онъ бы не сталъ стыдиться наружности жены, не сталъ бы упрашивать ее румяниться. Неужели ему могутъ нравиться эти намазанныя женщины съ ихъ циничными взглядами и разговорами?… Что еслибы завтра!… Только бы узнать, гд маскарадъ… Намазаться, одться и похать… Противно, жутко… Разв нарядить Cl'emence?… Француженка еще большій успхъ можетъ имть… Но тогда не увидишь, не будешь торжествовать сама…»
Анна не могла себ отдать отчета, какъ она поступитъ, но, быстро ложась въ постель, она почуяла возможность удовлетворенія за нанесенную ей обиду.
VI.
На слдующій день въ клуб художниковъ былъ назначенъ большой балъ-маскарадъ съ необыкновеннымъ освщеніемъ, съ живыми картинами, процессіями…
Длинная афиша привлекала массу публики. Время масляницы также способствовало этому. Къ двнадцати часамъ вс залы клуба были переполнены гостями… Въ зал шли танцы… Полька, въ коротенькой розовой юбк, съ конфедераткой на ух, танцевала съ клоуномъ, начавшимъ съ первой же фигуры кадрили невозможныя кривлянья. Визави — прикащикъ изъ гостиннаго двора, въ русскомъ костюм, съ наклеенной бородой, чинно и монотонно выдлывалъ па. Его дама, одтая въ полинялое платье маркизы, все время оглядывалась назадъ, — ее интересовалъ турокъ, шагавшій мрно за англичаниномъ, не выпуская изъ рукъ фалды его длиннаго синяго фрака. У самой эстрады танцевали рыбакъ и опять полька. Рыбакомъ была одта молоденьная двушка съ уставшимъ лицомъ и какъ будто подбитыми глазами. Когда она молчала, ей не было и шестнадцати лтъ на видъ; но хохотъ,
У дверей, при вход въ залу, показались Слащовъ, Шатовъ и молодой Бжецкій. Слащовъ вскинулъ на носъ пенсне, натягивая при этомъ верхнюю губу, и сталъ разсматривать масокъ. Шатовъ, полуапатично, полулниво, прислонился къ косяку и уставился глазами въ пространство. Бжецкій, для котораго Слащовъ былъ учителемъ и кумиромъ, надлъ тмъ же жестомъ пенсне и сталъ, безъ стсненія, осматривать проходящихъ. Ему было только двадцать лтъ, но сильно пордвшіе волосы и худощавость, которая увеличивалась не въ мру открытыми воротничками, придавали ему видъ человка, успвшаго насладиться жизнью.
— Слащовъ, пріхалъ? — весело сказала подошедшая цыганка въ полу-маск.
— Здравствуй, цыганочка, здравствуй, — отвтилъ ей Николай Сергевичъ и близко наклонился къ маск, желая разсмотрть глаза…
— Хочешь я теб предскажу судьбу? — пискливымъ голосомъ спросила цыганка.
— Хочу; только что-нибудь страшно-хорошее, — отвтилъ Слащовъ, прищуривая глаза и едва двигая губами.
— Ну, такъ пойдемъ со мной…
Цыганка, быстро взявъ Слащова подъ руку, увела его изъ залы. Бжецкій сейчасъ же присталъ къ какой-то француженк, изображавшей «Рогъ изобилія», а Шатовъ отправился въ буфетъ.
Кадриль кончилась и публика съ нетерпніемъ ждала живой картины, столпившись у эстрады…
Нелюбознательныя пары разошлись по угламъ и боле или мене оживленно разговаривали между собой.
Въ залу вошли дв маски. Одна изъ нихъ средняго роста, довольно плотнаго сложенія, была въ розовомъ атласномъ домино, кокетливо накинутомъ на плечи. Изъ-подъ него можно было видть большое декольте и manches courtes. Капюшонъ былъ спущенъ и вся голова покрыта розами. Въ ушахъ по громадному брилліанту. Маска со вздернутымъ носомъ и вертлявая походка придавали замаскированной видъ молодой двушки. Рядомъ съ ней шла дама тщательно закутанная въ черное атласное домино. Маленькаго роста, полная, съ нершительною походкой, она казалась старушкой.
При вход въ залу об маски остановились. Видно было, что он не были знакомы съ помщеніемъ клуба и не знали, куда идти. Он такъ прошли почти по всмъ комнатамъ, розовая за черной, видимо не находя кого-то. Наконецъ, пробираясь къ дамской уборной, въ продолговатой полуосвщенной комнат, черное домино быстро обернулось на чей-то голосъ. Въ углу сидлъ Слащовъ съ цыганкой. Черное домино шепнуло что-то розовому, и розовая маска отправилась въ уборную. Черная сла тутъ же дожидаться ея… Вс остались сидть по-прежнему, — никто не обратилъ на нее вниманія. Она повернулась въ сторону Слащова. Цыганка сняла полумаску и, обмахиваясь ею, какъ веромъ, весело говорила съ своимъ кавалеромъ. Она сидла, держась обнаженною рукой за ручку кресла, нога на ногу, и видимо чувствовала себя весело и свободно. Подкрашенные глаза блестли, большой ротъ улыбался широкой, беззаботной улыбкой.
— У меня теперь только одно желаніе, — донесся до черной маски голосъ Слащова.
Онъ сидлъ бокомъ на стул, близко наклонившись къ сосдк. Они тихо заговорили о чемъ-то… Вдругъ онъ вскочилъ и какъ будто хотлъ уйти. Цыганка схватила его за рукавъ.
— Ты съ ума сошелъ! — громко сказала она. — Чего же ты разозлился?…
— Я не позволю всякой… теб, - поправился онъ, садясь рядомъ съ ней, — говорить такъ о жен… Уважая самого себя, я этого не позволю! — горячился Слащовъ.
— Да вдь ты самъ же началъ, — обиженно возразила цыганка, — самъ сказалъ, что ничего не можетъ быть скучне и надодливе женъ…