С Корниловским конным
Шрифт:
Прочитав это, Безладнов мрачно произнес: «прос-спа-али...» и выругался грубо. Трубач трубит тревогу. Сотни, ничего не зная, бросились седлать. Ординарцы поскакали к своим сотенным командирам со словесным приказом — «п о х о д»! Все перевернулось вверх ногами...
Широкой рысью отдохнувших коней, поднимая клубы пыли, несется полк к Михайловской. До нее 12 верст. Мы в станице. Генерал Врангель со своим штабом уже там, прибыв на автомобиле. На улицах толпы народа. На лицах всех ликующая радость. Ласковыми глазами, полными любви, встречают они наш полк.
На
Они добровольно конвоируют генерала Врангеля, который находится в станичном правлении. На нас черкесы смотрят восторженно, веря в нашу силу. Из станичного правления выходит Врангель, бодро здоровается с полком и приказывает переменным аллюром, через станицу Курганную, двигаться в станицу РодниковскуЮ:
Не задерживаясь, полк немедленно двинулся. Безладнов вновь зло и «густо» ругается. Это была его привычка. Выходит, что красные оторвались от нас более чем на 40 верст, и мы об этом ничего не знали.
Приведем здесь выдержки из генерала Деникина: «В ночь на 1-е октября арьергард Михайловской группы красных, взорвав мост у Кош-Хабльской переправы, стал отходить в направлении станицы Урупской. Это обстоятельство побудило перейти в решительное наступление все три наши левобережные дивизии. Генерал Врангель, опрокидывая арьергарды красных и догоняя главные силы его, в 1-й же день прошел до 50 верст, следуя на Урупскую и Без-скорбную» (Очерки Русской смуты, т. 3. стр. 226).
А вот что пишет об этом генерал Врангель: «В ночь на 1-е октября я получил донесение от командира 1-го Линейного полка полковника Мурзаева, что противник взорвал железнодорожный мост в тылу Кош-Хабльской переправы и что неприятель оттягивает свои части на правый берег Лабы. Я немедленно сообщил об этом на сторожевые участки, приказав войскам — при первых признаках отхода противника — перейти в решительное наступление.
Сделав все необходимые распоряжения, я на автомобиле, в девять часов утра, выехал в станицу Михайловскую. На площади меня уже ждали старики с хлебом-солью. Огромная толпа запрудила площадь. Когда я говорил с казаками, — многие плакали. Большевики, уходя, забрали с собой из станицы заложников.
1-го октября был днем местного Храмового Праздника. Я присутствовал на службе, которая была особенно торжественна и трогательна. Молились на редкость искренно и горячо. По окончании богослужения я вышел на площадь, куда к этому времени стали стягиваться линейцы и черкесы».
Здесь генерал Врангель путает: это был Корниловский полк и та громоздкая сотня черкесов-стариков, которая прибыла его сопровождать. Линейный и Черкесский полки стояли на позиции против Кош-Хабльской переправы, и, ясно, оба полка двинулись за противником, но не пошли назад, в станицу Михайловскую. Эта ошибка Врангеля подтверждается тут же его следующими строками: «На левом фланге бригады построился под зеленым знаменем отряд стариков-черкесов залабинских аулов. Командовал отрядом старик-черкес Шавгенов, богатый
На небольшой станичной церковной площади Корниловский полк с пулеметной командой, около 500 всадников, производил впечатление большой силы. Правее полка, под углом, действительно стояла сотня стариков-черкесов, о которых пишет Врангель. Мною же это пишется для войсковой истории, тем более о Корниловском полку Врангель ничего не упоминает, хотя и здоровался с ним и дал полку следующее боевое распоряжение. По этим двум выпискам высших генералов, наших военачальников, видно, что мы «упустили отход красных».
Полк шагом идет по станице. Везде на улицах, у дворов, много радостно взбудораженного народа. Навстречу нам идет бородатый казак лет 45 — мрачный, злой, со смятой бородой, в расстегнутом бешмете. Вид у него был таков, словно он, проснувшись утром, увидел, что у него все его хозяйство разрушено ночными грабителями. Почему он, указав рукой на изломанные деревья станичного садика, говорит зло:
— Подлецы... что сделали с деревьями... разбойники, — чем выражал весь свой гнев на красных, видя нас, белых, его освободителей. Но вдруг я слышу от Безладнова в сторону старика:
— А отчего Вы их не выгнали отсюда?.. Да еще кормили их...
До станицы Курганной 12 верст. На нее идет широкий пыльный шлях. Вошли в станицу. Жители высыпали на улицу и радостно смотрят на нас. Некоторые плачут, другие радостно приветствуют, давая казакам хлеб и фрукты.
— Што — дождались, сукины сыны? А где ваши молодые казаки?.. Ушли с красными? — вдруг зло бросает Без-ладнов в большую группу старых казаков и баб, стоявших у ворот. Я буквально оторопел от этих его слов.
— Да-да!.. Сукины сыны... все ушли! — вдруг вторит ему едущий рядом с нами бородатый подполковник, командир конно-горной батареи, не казак, приданный к нашему полку.
Это меня так взорвало, что я тут же им обоим выразил полное свое негодование. Они ничем не реагировали и мы дальше следовали молча.
В станицах Родииковской и Константиновской
Не задерживаясь нигде и не встречая красных, полк вошел в станицу Родниковскую. Мы прошли уже около 50 верст. Солнце клонилось к своему закату. Врангель на автомобиле обогнал нас и был уже в станичном правлении. Где были в это время полки нашей дивизии, мы не знали.
Полк выстроился на церковной площади. Она заполнена была народом. Красные еще ночью ушли отсюда, и население станицы как бы не верило, что к ним пришли те «белые», которых они так давно и горячо ждали. Тут же, совершенно рядом, очень низким берегом, поросшим кугою и камышем, — протекала Лаба. Ее заводь с порослями была так характерна для казачьей станицы былого Кавказского линейного войска. У станичного правления бурлили старики: кто-то из них, сегодня, сейчас, будет «за атамана станицы».