С Корниловским конным
Шрифт:
Мы «открыли глаза»: казаки-старики приехали из Неза-маевской станицы Ейского отдела, что у южной окраины Донского войска, совершив на подводе не менее 150 верст, чтобы повидать своих сыновой и спросить, — может быть, что надо полку, то станица доставит.
— Хорошо! Корниловский полк стоит в этой станице... я его командир... поезжайте во 2-ю сотню — там Ваши сыновья, —- просто и так жестоко-наивно говорит им, старикам, наш добрый руководитель и управитель полка.
Я быстро поворачиваюсь к нему лицом, а спиной к старикам, и быстро говорю, чтобы они не слышали:
— Владимир Арсеньевич... разве так можно?..
Безладнов нисколько не удивился моим словам, а словно опамятовался.
— Ну, скажите им Вы... я не умею с ними говорить, — так же просто и спокойно ответил он.
Подъесаул Безладнов — «дитя города». Родился, рос и учился в Екатеринодаре, где у его отца был собственный дом, рядом со зданием Войскового штаба. Окончил реальное училище и потом сотню Николаевского кавалерийского училища в Петербурге. В отпуск приезжал к родителям также в город. И думаю, что впервые казаков, настоящих казаков, он встретил в полку уже офицером в 1912 г., по выпуску хорунжим из училища.
Мы во дворе. Безладнов сидит за столом и молчит. Старики немного мнутся и не знают, что же им делать?
— Да садитесь вы!.. Чего боитесь? — говорит он им, к несчастью, своим от природы грубым голосом, которым так же говорил и с самим Врангелем.
Ну, совершенно человек не находит с ними общего языка!
И это приглашение, такое сухое, да еще с добавлением — «чего боитесь?» — так было не к месту! Пятидесятилетние старики прибыли издалека, с благородной целью узнать о нуждах полка и помочь полку материально... при чем тут была «их боязнь» своих же казачьих офицеров?
Я беру инициативу в свои руки и спрашиваю, что их заставило поехать сюда, на фронт и в такую даль?
— Та чулы мы, шо у полку плохо... нидойидають коза-кы... бо всэ поход та поход... Старыкы кажуть нам — пой-идьтэ Вы!.. У Вас там сыны... можэ и справди голод?.. Тоди од станыци надо дать помогу... бо як прыйдуть ти босякы-болшэвыкы, то... шо тоди будэ?! Мы з кумом посовитува-лысь... и, оцэ, прыйихалы. Тикы, господа охвыцэри, ска-жыть — шо надо полку? И мы прэдоставымо всэ разом...
Я был в восторге от их рассказов-забот. Повеселел и Безладнов. Ведь такая простота, душевность и жертвенное стремление помочь полку! Мы им ответили, что полку нужны только живые люди, казаки, бойцы, а материальной помощи не надо. А как казаки питаются, «вы сами убедитесь сегодня же».
Старики приободрились. Мы их уверили в добротности наших порядков и в том, что большевики уже никогда на Кубань не вернутся. Они были очень довольны. Но чай пили «так себе» и все стеснялись. Да и какой там мог быть «чай з панамы?!» Пить с блюдечка — неловко, а из самого стакана, вот как пьют тут же «эти паны» — очень горячо. Да и стыдно сосать сахар, причмокивая, а «внакладку» — и непривычно, и невкусно. И когда мы почувствовали, что все вопросы исчерпаны и им так хочется как можно скорее повидать «свойих сынив», — ординарцу приказано было проводить дорогих гостей во 2-ю сотню.
Наш отдых полка проходит в работе по его ремонту и в подготовке к войсковому празднику. При генерале Врангеле жена. Она заведует санитарной летучкой. Небольшого роста, скромно одета. Они оба часто посещают станичную церковь и ходят даже к всенощной
Генерал Врангель издает строгие приказы и за грабеж — повесил одного черкеса, тут же, на площади. Мы удивились этому: грабеж, может быть, и был, но мелкий; и черкес грабил того, кто его ограбил; и это было так естественно. К тому же — это был черкес. Их большевики разорили целыми аулами. Так зачем же казнить?! Отнять жизнь у человека из-за мелкого грабежа у большевизанствующих же крестьян? Практичнее — отправить виновного на фронт. В гражданской войне, одним «сухим приказом» — не добьешся успеха.
«В первые же дни прибытия моего в дивизию — я повесил несколько мародеров», — пишет Врангель на стр. 81.
«Заречные аулы жестоко пострадали от большевиков. Некоторые аулы были выжжены дотла. Много черкесов расстреляно и замучено. В одном из аулов несколько десятков черкесов были живьем закопаны в землю», — пишет он же на стр. 80.
Такова действительность по книге и... в жизни.
По хозяйственным делам полка часто вижусь с помощником станичного атамана, приказным Сорокиным. Он родной брат главнокомандующего красными войсками Сорокина, и лицом похож на него, только совсем не щегольский казак, но очень услужливый, умно услужливый, по-деловому и не заискивающий.
— Не родственник ли Вы его? — спрашиваю вначале.
— Родной брат... только младший, — молодецки отвечает он.
Чтобы точнее узнать о его брате, — почему он пошел с красными — я подкупаю его тем, что говорю:
— Ваш брат, сотник 3-го Линейного полка, был со мной в одной дивизии, и я хорошо его знаю. Расскажите, — почему он у красных?
И брат отвечает:
— Он тщеславен... только из-за этого и ушел к красным. Но он большой казак. И когда брат с войсками уходил из станицы, я спрятался, чтобы он не захватил и меня с собой. Станица же его любит. И вот, как пример, меня, его родного брата, избрала помощником станичного атамана, хотя я имею только чин приказного, — рассказывает он, совершенно не смущаясь, и вижу, бесхитростно.
Вот такова голая действительность, под которую никак нельзя подвести «сухой закон». И этот приказный, помощник станичного атамана, очень много помог полку в доставке фуража и довольствия.
Поход
До войскового праздника оставалось четыре дня. Мы уже предвкушали его, как вдруг, рано утром 1 октября, из штаба дивизии, прискакал офицер-ординарец с приказанием от генерала Врангеля: «Корниловскому полку спешно, переменным аллюром, двигаться на станицу Михайловскую. Красные снялись ночью с позиций, оторвались от нас и отступили неизвестно куда».