С Корниловским конным
Шрифт:
Как гибнут казаки...
Я на линии фронта лавы своей отступающей 2-й сотни. Обнаженной шашкой, «показом», сдерживаю казаков, чтобы они отходили рысью, ровно, и не выскакивали бы вперед меня. Правее меня отступает 4-я сотня сотника Зеленского, а левее — 1 -я сотня есаула Шурихина. Мы пересекаем грунтовую дорогу. Вот маленькая прогалина без кукурузы. Огонь красных усилился. Один казак не выдержал огня нам в тыл, выскочил из строя вперед, что-то крикнул, быстро соскочил с коня, схватился руками за лицо, словно у него неожиданно заболели зубы, и, как-то визжа и хрюкая,
Мы проходим несколько раненых казачьих лошадей с раздробленными ногами и брошенными без седел своими хозяевами. Спасительный мостик через Чамлык находится по ту сторону полотна железной дороги, через которое надо перебросить четыре линейки с пулеметами. Правее нас ека-теринодарцы и наши остальные три сотни с командиром Безладным — уже наметом идут к переправе. У мостика, по которому можно проходить только в колонне «по три», — образовывается «пробка». Я чувствую, что если мы еще «хлынем» туда, — то будет что-то невообразимое. Умышленно сдерживаю свою сотню в аллюре рысью. Наши лавы головных сотен и Зеленского, сокращая ширину фронта, идут уже раздробленными взводными группами.
Рядом со мной взвизгнул казак, как-то неестественно вздернулся в седле и склонился телом на переднюю луку седла. Его немедленно же подхватили два казака, но... он уже не дышал: пуля пробила ему голову с затылка.
Впереди нас, на рысях, кривляясь из стороны в сторону, четыре пулеметных линейки переваливают через высокую железнодорожную насыпь. Они идут наискось через нее. Поднялись. Они у рельсов. Но колеса линеек своими железными шинами, с визгом скользя по стальным рельсам, как по льду, никак не могут «взять» их. Кучера-казаки ставят линейки по перпендикуляру к рельсам, а нумерные-казаки, быстро соскочив с седел, приподнимают передние колеса. Рельсы «взяты». Линейки кубарем скатываются на другую, северную сторону полотна. Там уже для них появляется некоторое «мертвое пространство» от огня противника. На душе стало легче: пулеметы спасены. И все это делается под жестоким огнем красных, деловито, с полным сознанием необходимости.
1-я, 2-я и 4-я сотни перевалили полотно и это теперь — арьергард дивизии. Сотни смыкаются в колонны и крупной рысью, сдерживаемые своими офицерами, безостановочно устремляются к мосту и быстро проходят его. По обеим сторонам его, у водяной мельницы, у пролеска и у железнодорожного полотна — цепью залег 1-й Уманский полк полковника Жаркова.
Мои две сотни, отойдя чуть севернее уманцев, заняли позицию фронтом на запад. Скоро снялись уманцы, и вся дивизия двинулась в свои исходные пункты, откуда пришла сюда, для прорыва в тыл красным.
Младшим и подчиненным офицерам тогда не разрешалось критиковать действия своих начальников. Неудачу надо объяснить тем, что в набег дивизия шла шагом. Утренний рассвет застал ее в пяти верстах от Курганной; в бой брошен только один Корниловский полк, и он действовал не скученной массой, а разбросался лавами по фронту на пять верст; вся же дивизия остановилась у самого Чамлыка и не приняла участие в предназначенном набеге.
В то время у красных еще не было дисциплины. Они не ждали и проспали наше наступление. И если боковой урядничий разъезд силой в 10 казаков достиг и перерезал их главную магистраль основных сил с тылом дороги Михайловская—Курганная
В арьергарде. Временный адъютант
Солнце перевалило за полдень. Казаки и лошади еще ничего не ели и не пили со вчерашнего вечера. Было нестерпимо жарко. А после неудачного боя — было нудно, досадно, тошно на душе. Вахмистр сотни, подхорунжий Харченко, доложил о потерях сотни: через него прошло 2 убитых и 8 тяжелораненых казаков. Лошадей же — гораздо больше. 10 процентов потерь для конницы — это много.
— А тот, что ранен в обе щеки? — спрашиваю его.
— Это не опасно, господин подъесаул, выживет. Я тоже ранен в обе щеки когда-то и — ничего! — докладывает он, молодецкий вахмистр, и показывает на свое лицо.
Действительно — у него, на уровне носа, на обеих щеках — два круглых шрама. Пуля прошла по хрящикам, и он совершенно здоров теперь.
К ночи приказано присоединиться к полку. У первого же большого степного колодца со срубом и корытом большой бадьей казаки достают воду и жадно пьют сами и поят своих изморенных лошадей. Мой конный вестовой из ведра дает пить моему Карабаху. Благородное животное с удовольствием, но совсем не жадно тянет холодную влагу, едва коснувшись воды своим маленьким изящным ртом. Он пьет воду мелкими глотками, и с каждым глотком его тонкие острые, всегда настороженные уши делают короткие, методичные движения вперед и назад, словно подсчитывают свои глотки воды — «раз-два, раз-два»... Выпуклые карие глаза всегда смотрят напряженно и «все видят кругом». Казак, держа ведро, смотрит на него любовно, улыбается и говорит:
— Як копэць...
— Хто? — спрашиваю его.
— Та Ваш кинь... ну, настоящый копэць! Пье и всэ бачэ! Добрый кинь, — поясняет он.
Копэць, копчик, т. е. — коршун, ястреб — это было очень меткое сравнение. Я это рассказал потом офицерам. Все посмеялись такому сравнению, и мой дивный, юркий как ртуть конь-залет с тех пор так и получил в полку кличку — «Копэць».
К ночи моим сотням приказано присоединиться к полку. В колонне «по три» Корниловский полк идет на ночлег к своим старым скирдам соломы.
— Командира 2-й сотни к командиру полка! — слышу вызов по длинной колонне полка.
Скачу вперед и представляюсь подъесаулу Безладнову.
— Первым долгом — опустите руку, Федор Иванович, и будем говорить просто. Выручайте! Я слышал, что вы были полковым адъютантом? Пожалуйста, примите должность! Адъютанта теперь у меня нет... Василий Иванович — убит!. — говорит он.
— Убит полковой адъютант?. Есаул Удовенко? Где?.. Когда? — закидываю его недоуменными вопрсами.
— Убит наповал... в голову, — печально сообщает он. — Выручайте! — повторяет добряк подъесаул Безладнов.
— К сожалению, не могу, — отвечаю ему.
— Почему, Ф.И.?
— Да должность полкового адъютанта стоит ведь ниже должности командира сотни! А потом — я хочу быть в строю, — отвечаю ему.
На ходу полка мы долго говорили об этом: он уговаривал, а я отказывался.
— Хорошо. Вы будете числиться командиром сотни, а адъютантство примите временно. Пожалуйста! А главное — выручайте. Я ничего не понимаю в канцелярской работе, — продолжает он. — И как хотите, но я вас не отпущу и прошу, как сверстника помочь мне.