С Корниловским конным
Шрифт:
В эти дни 1-й Запорожский, 1-й Уманский и Корниловский полки находились в станице Урупской под начальством полковника Топоркова, остальные же полки — 1-й Ека-теринодарский,1-й Линейный и Черкесский конный в районе станицы Безскорбной, и никто ничего не знал, — что именно происходило на общем фронте и что 14 октября красные заняли Ставрополь.
Генерал Деникин по поводу этих операций красных войск в 4-м томе пишет: «10-го октября 1918 г. Невинно-мысская группа большевиков перешла в наступление на север, на фронте дивизии Дроздовского. Отряду Дроздовско-го (3-я пехотная дивизия и Кубанская пластунская бригада, не указана какая, Ф.Е.) предстояло всемерно задерживать противника до прихода с севера 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая. Генералу Казановичу* (1-я пехотная дивизия, Ф.Е),
Генерал Казанович 13 октября внезапной атакой овладел Армавиром. Конница Врангеля не могла развить этот удар: 10 октября она была прикована к Урупу настойчивыми атаками противника, причем станица Безскорбная несколько раз переходила из рук в руки. Только 15 октября дивизия вышла частью своих сил на правый берег Урупа. Но 17 октября большевики перешли в контрнаступление на всем фронте между Урупом и Кубанью и оттеснили конные части генерала Врангеля за Уруп, а дивизию генерала Казано-вича — под Армавир.
В эти дни Минеральная группа красных несколько раз возобновляла наступление на полковника Шкуро по всему фронту, от Невинномысской до станицы Суворовской, но безрезультатно, и партизаны Шкуро по-прежнему совершали удачные набеги на железную дорогу».
При таких обстоятельствах на фронте — вечером 13 октября 1918 г. в станицу Урупскую прибыл полковник Бабиев Николай Гаврилович и вступил в командование нашим Корниловским полком.
Полковник Бабиев и его штаб полка
Я в Урупской. Быстро нахожу штаб своего полка. Вхожу в казачий дом и среди командиров сотен — вижу Бабиева. Он стоит боком к двери, подняв левую полу черкески, и фельдшер накладывает ему пластырь на «сиденье».
— Господин полковник! Временно исполняющий должность полкового адъютанта подъесаул Елисеев — представляюсь, — рапортую официально, умышленно подчеркивая слова «временно исполняющий должность полкового адъютанта».
Бабиев дружески улыбается в свои серые глаза, крепко жмет руку.
— Ну, вот... уже я и ранен у Вас в полку, — смеется он.
Оказывается, выехав за станицу осмотреть линию расположения красных, легко ранен в ягодицу. Пуля застряла в седельной подушке. Ее извлекли оттуда, и Бабиев показывает ее мне. Все это было так неожиданно — и приезд в полк Бабиева, и его ранение. В комнате собраны все командиры сотен. Бабиев хочет познакомиться с ними в частной беседе. После рапорта поворачиваюсь к ним и вижу новые лица: полковника Артифексова*, полковника Налетова* и очень моложавого зауряд-врача. Артифексова я знал по Турецкому фронту. Бабиев прибыл со своим полковым штабом, сформированным в Екатеринодаре.
И это показалось так непривычно для нашего скромного штаба полка, состоявшего всего из двух лиц — командира полка и адъютанта. Но меня это радует. И Артифексов, и Налетов считались отличными офицерами, которых Бабиев знал еще с мирного времени и с которыми дружил доверительно и давно. Все трое были молоды, чуть свыше 30 лет каждый. В полку словно просветлело: не было и одного офицера, даже в чине есаула, и вот теперь — сразу три полковника, молодых, энергичных, доблестных.
Есаул Асеев немедленно же уехал в свой 1-й Екатерино-дарский полк. Бабиев просит меня писать «свой первый приказ по Корниловскому полку». Под его диктовку я написал о вступлении его в командование. Дальше сделал обращение ко всем чинам полка, призывая их к рыцарству, вкладывая в это слово — понятие о боевой доблести. Приказ был закончен следующим девизом борьбы против красных — «За Великую Свободную Россию». Дальше шли назначения: а) Полковник Артифексов — помощником командира полка по строевой части, б) Полковник Налетов — помощником командира полка по хозяйственной части, в) Зауряд-лекарь Александров — полковым врачом.
Закончив это писание под его диктовку при полном молчании всех офицеров, докладываю ему, что я принял временно адъютантство по случаю гибели в бою есаула Удо-венко, и прошу отпустить меня в строй, в свою 2-ю сотню. Но он и слушать не хочет об этом...
— Нет и... нет! — с дружеской улыбкой подчеркивает он. Я его понимаю, но меня это не устраивает, почему подчеркиваю в своем докладе, что остаюсь только «временно», о чем и прошу повторить «приказом по полку», что при первой же возможности — перейду в строй. Бабиев курит, сильно затягиваясь, дымит папиросой, улыбается, соглашается. Я верю ему, даю свою адъютантскую подпись в этот новый приказ по полку, но события не изменили моего положения до самого дня ранения 24 октября того же года и моей эвакуации. Это было под вечер 13 октября 1918 г., в станице Урупской Лабинского отдела.
У Бабиева прострелена кисть правой руки там, где сходятся все четыре пальца, переходя в ладонь. Все соединяющиеся косточки (фаланги) — раздроблены. Кисть руки сильно изуродована. Все пальцы правой руки — торчат вперед мертво, не сгибаются. Чуть работает только большой палец; между ним и мертвым указательным пальцем — он зажимает папиросу. Здоровается и отдает честь он левой рукой, что ему, как признанному герою, очень идет.
В тот же вечер, под его диктовку, пишу письмо его родителям в Екатеринодар. Он сообщает им о благополучном прибытии в полк и что случайно, но легко ранен и посылает эту пулю, прося взять ее в золотой ободок, с золотою же цепочкой, чтобы носить на груди «как жетон». На ободочке просит выгравировать следующее: «13-я. 13. 10. 1918 г. Урупская», что означало: 13-е ранение, 13 октября 1918 г., станица Урупская. Все это он диктует в присутствии своих помощников, дружески шутит со всеми, часто курит, и всем нам было так тепло и приятно на душе. Письмо подписывает левой рукой, каракулями: «Ваш сын, Коля Бабий».
На второй день, 14 октября, всем полковым штабом выехали осмотреть позиции. Я любовался нашим новым командиром. Он очень импозантен в седле. На нем легкая «дачко-вая» черкеска цвета верблюжьей шерсти, черный бешмет, небольшая черная каракулевая папаха. Кинжал и шашка в черных ножнах, рукояти которых — слоновой кости. Как всегда — он в ноговицах и чевяках. Под ним очень нарядный, высокий, рыжей масти, лысый и ноги «в чулках» — хороших кровей конь, веселый и прыткий.
Бабиев сидит в седле глубоко, легко, свободно и нарядно. Коня он держит «на длинном поводе». Он весь так и просится на картину, как образцовый офицер-наездник Кавказских казачьих войск. Все в нем и на нем скромно, изящно и красиво. Легкое седло «калаушинской работы», к нему — белый прибор. Ремни — словно шелк. Как настоящий строевой офицер с Турецкого дикого фронта, на котором всегда была нужда, когда мы порой днями не видели своих денщиков с нашим офицерским вьюком, — у него в тороках неизменная бурочка. Под ней маленькие ковровые кавказские сумы для белья, туалетных принадлежностей, запасные бриджи и чевяки.
У полковников Артифексова и Налетова нет собственных лошадей и седел. Они идут на казачьих, отчего Бабиев выглядит еще более импозантным.
У хуторов Абдурахманова и Стасикова
15 октября красные прорвали фронт в стыке нашей 1-й Конной дивизии и 1-й пехотной генерала Казановича, в районе хутора Абдурахманова, который находится между Армавиром и станицей Урупской, и переправились на левый берег Урупа. Корниловцы, запорожцы и уманцы, под начальством полковника Топоркова, сосредоточиваются к месту прорыва и сбрасывают пехоту красных назад, на правый берег Урупа. В этом месте левый берег Урупа высокий, а правый совершенно низкий. Здесь нет долины для реки, почему наша конно-горная батарея, с высокого берега, удачно преследует красных. Корниловские сотни быстро переходят речку и втягиваются в пеший бой. У казаков мало патронов. Они их экономят. Красные же засыпают обстрелом. И, несмотря на это, — передовые сотни корниловцев заняли пологие курганчики, на которых можно укрепиться. По редкой кукурузе быстро скачем с Бабиевым к этим курганчикам-бугоркам, которые особенно обстреливаются красными. Острый короткий «цок» пуль неприятен... У курганчика, где лежит головная цепь казаков, мы быстро сбросились с седел.