С Корниловским конным
Шрифт:
Может быть, лучше было собрать все три полка, насчитывающих до 400-500 шашек в каждом, и, прорвав фронт красных, бить их по частям? Но красных такая масса... и главное — не видно их флангов. Фланги скрываются где-то вдали в кукурузе, которой, кажется, и конца края нет. Сплошное море кукурузы и в ней нескончаемые цепи красных. Они идут в три линии, не останавливаясь. Нам надо отходить. Все равно мы их не задержим. Но полковник Топорков не создан для отхода. Он определенно хочет отстоять свои позиции.
Казаки лавами отходят, изредка постреливая прямо с
Бабиев, спустившись чуть за пригорок и повернув коня хвостом к противнику, стоит и улыбается, давая этим понять полную бесполезность боя при такой обстановке. Я стою лицом к нему и удивляюсь, почему он стал спиной к красным. Щелкнет пуля в спину — вот и «позорное» ранение! А пули так часто щелкают по кукурузе, чем еще более усиливают впечатление силы огня противника. Его горячий конь, от страха «по-собачьему» поджав хвост между ног, нервно вздрагивает при каждом щелчке пули. Бабиев же беспрерывно курит. Красные приближаются. Казаки, уже без слов команд, тихо, шагом отходят назад.
— Стой!., Стой!., Куда ты идешь? — вдруг кричит Топорков на какого-то конного казака. А казак, повернувшись лицом к нему, мрачно смотрит, молчит и продолжает идти «назад». Топорков выхватывает шашку и бежит за казаком. Последний толкает каблуками своего заморенного коня, переводит его в аллюр «рысь», чтобы уйти от своего командира бригады, и боязливо оглядывается назад, но в это время его конь путается ногами в кукурузе, спотыкается и падает. Казак летит далеко вперед с седла. К нему подбегает Топорков и рукоятью шашки «штрыкает» его в спину, в бока. Казак подскакивает и убегает вслед за своим конем.
Мы с Бабиевым смотрим на эту картину, и нам становится смешно. Топорков это заметил.
— Полковник Бабиев! Что же Вы тут стоите без дела? Соберите свой полк! — выкрикнул он, а зачем собрать — так и не сказал.
— Слушаюсь! — ответил Бабиев немедленно, козырнул ему левой рукой и, пользуясь этим приказанием, мы тронулись широкой рысью к своему полку, чтобы подальше быть от Топоркова.
В это время красные по всему фронту закричали «ура», и мы все «покатились» назад.
...Вчера, при наступлении, наш полк левым своим флангом соприкоснулся с какой-то казачьей частью. Она наступала по кукурузе в пешем строю, имея лошадей в поводу.
— Какой полк? — кричит Бабиев.
— Отдельная Кубанская сотня подъесаула Растегаева! — отвечают ему криком же ближайшие казаки. Мы думали, что это наступает полк, но оказалось только сотня, и Бабиев, заинтересовавшись численностью ее, спрашивает:
— Сколько в сотне людей?
— Двести пятьдесят! — кричат они.
Как оказалось, эта отдельная Кубанская конная сотня служила в качестве вспомогательной конницы при 1-й пехотной дивизии генерала Казановича...
По равнине — полки отступали рысью, чтобы не нести потерь. Мы шли к станице Урупской.
— Господин полковник! Сотник Мишуров*, с пополнением для Корниловского полка в составе двух офицеров и ста десяти урядников и казаков, из войска прибыл.
Подъезжаем. Бабиев узнает своих прежних казаков 1-го Черноморского полка, которым он командовал после революции в 1917 г. и которым, на полковой счет, пошил белые папахи, как это было в его 3-й сотне 1-го Лабинского полка. У казаков веселые лица. Они восторженно отвечают на приветствие своего командира. Сотнику Мишурову приказано «пока» быть «седьмой сотней» и отступать с полком.
Из-за цепей противника появилась красная конница. Издали она показалась нам грозной. В густой резервной колонне коней в 500, с обнаженными шашками — она двинулась за нами крупной полевой рысью, переходящей в намет, и уже миновала свои цепи пехоты. Уходить нам надо было обязательно...
Оставив 4-ю сотню подъесаула Лопатина в арьергарде, полк быстро спустился с кручи к аулу Урупскому и прошел его. На улице, у своей сакли, сидел дряхлый старик-черкес, а у порога — безразлично сидела костлявая старуха-черкешенка. Аул был пуст.
Запорожцы и уманцы отходили к Урупской западнее корниловцев. И едва полк миновал аул, как увидели — сотня Лопатина, во взводной колонне наметом «свалилась» с кочугуров и последовала за нами. Впереди нее, поднятой правой рукой, подъесаул Лопатин сдерживал своих казаков, чтобы никто не выскакивал вперед него. И только что сотня спустилась в низину, как на буграх показались новые конные всадники, обнаженными шашками угрожающе потрясавшие в воздухе и громко матерно ругаясь. Это были красные. Они остановились на возвышенности правого берега долины реки Урупа.
Корниловский полк вошел в Урупскую с восточной стороны и спешенными сотнями быстро занял ближайшие неровности. Красные не наступали. На ночь все три полка расположились в Урупской. Станица оказалась пуста. Казаки даже нашли в печах горячую пищу, что показывало, — насколько быстро она была оставлена населением. К утру следующего дня — блеяли овцы в кошарах, мычали коровы на базах, куры, гуси, свиньи вышли во дворы в поисках пищи. Сотенные командиры приказали казакам всем дать корм и выпустить телят к коровам, «чтобы не перегорело молоко в вымях». Какая жуть казачья!
Пеший бой полка под Урупской
18 октября, с утра — завязался бой на подступах к Урупской. Красные, спустившись вниз, перерезали дорогу
Урупская—Безскорбная. Пеший бой вел только Корниловский полк. Запорожцы и уманцы, со своим бригадным командиром полковником Топорковым, были где-то «наверху», северо-западнее Урупской и также вели бой. Наш бой был упорный и нудный. День стоял пасмурный. Мы чувствовали, что, если красные надавят, — станицы полк не удержит. У нас ведь нет патронов!