С Корниловским конным
Шрифт:
Неожиданно для нас у парадного крыльца одного дома появился наш командир бригады, полковник Науменко.
Он только что вернулся из Екатеринодара, отсутствуя около месяца. Бабиев немедленно же скомандовал полку «смирно» и с рапортом подскакал к нему. Настроение у всех было повышенное, победное. Науменко здоровается с каждой сотней, благодарит за отличную боевую работу и сам радостно улыбается, встречая свой храбрый полк. Офицерам полка, которых он отлично знал всех в лицо и по фамилиям, — он делает приветствия отдельно, также мило улыбаясь.
Пропустив полк, — он прощается с нами, и мы, широким наметом обогнав все сотни, стали вновь в голове полка. Песни
2-й сотне, поблагодарил за песни и добавил:
— Это, братцы, есть наш войсковой гимн... и его надо петь только в торжественных случаях!
Геройский Бабиев был прав, но здесь он ошибся: полк входил в освобожденную свою кубанскую станицу, и это уже и был торжественный случай.
Под станицей Безскорбной
20 октября Корниловский и 1-й Екатеринодарский полки, под командованием полковника Науменко, пройдя вброд Уруп, заняли высокие бугры широкой долины Урупа. 1-й Линейный и Черкесский полки, под командованием полковника Мурзаева, двинулись восточнее, на село Козь-минское, находившееся между Коноково и Невинномыс-ской. 1-й Запорожский и 1-й Уманский полки полковника Топоркова вели бой севернее Урупской. Штаб 1-й Конной дивизии и сам генерал Врангель находились в Безскорбной. Красные, пропустив на бугры бригаду Науменко, скоро перешли в наступление и сбили наш левый фланг екатерино-дарцев, которые спустились обратно в долину Урупа. Положение Корниловского полка было достаточно твердое. Науменко все время находился при Корниловском полку. Писать донесение было некогда, и он спешно командировал меня к генералу Врангелю, чтобы доложить обстановку и если можно — прислать помощь. Врангеля я нашел на площади станицы, и взволнованным. Я тогда еще не знал, что бригада Мурзаева уже была отброшена красными до самой станицы. На мой доклад о помощи бригаде Науменко он указал на свой конвой и ответил: «Это весь мой резерв». Но то, что Корниловский полк еще твердо занимает свои позиции, — он просил меня передать Мурзаеву.
Скачу-на восток станицы и из-за угла «натыкаюсь» на Черкесский полк, кучно стоявший в улице. Вдали вижу полковника Мурзаева. На крупном темно-гнедом коне, в светло-сером офицерском пальто мирного времени, совершенно один, даже без вестового, стоял он, пропуская мимо себя сотни своего 1-го Линейного полка во взводных колоннах. Скачу к нему и передаю слова генерала Врангеля. Мурзаев мрачно посмотрел на меня и, коротко бросив: «Хорошо... подождите», ждет подхода последней сотни. И когда голова ее поравнялась с ним и казаки молча, сумрачно и, как мне показалось, стыдливо повернули к нему свои головы, — я услышал от него короткие бранные слова, бросаемые им в строй с горьким негодованием:
— Трусы!.. М-рзавцы!.. Двадцать верст наметом удирать?! Я вам покажу-у!
Я не понимаю — в чем дело. Вижу, только, что призна-ный храбрец, доблестный командир полка лихих линейцев, командир, любимый казаками, человек интеллигентный — он очень грозен и грубо ругает свой молодецкий 1-й Линейный полк.
Он «не расстроен», а был очень грозен. Видно было, что такого человека не сломишь и ничем не испугаешь, и если он сейчас грозен, то, видимо, что-то случилось особенное и неприятное. Одна рука его была на широкой черной перевязке —
Пропустив линейцев, — он повернул лицо ко мне и спокойно поясняет:
— Подумайте только... Мы подошли к Козьминскому... шли переменным аллюром (5 минут шагом, 10 минут рысью). Я нисколько не сомневался, что село мы возьмем. Хотя — на кой черт оно нам нужно?! Стоит оно в стороне, только расброска сил!.. И вдруг — на нас неожиданно налетает красная конница... наши полки не выдерживают... поворачивают назад и... стыдно сказать: мы 20 верст «бежали» почти широким наметом. Никакие команды и угрозы — не помогли. Все кричат — «Стой!.. Стой!» и все, все же скачут назад. Скакал и я с ними... И что досадно, что красной конницы было столько же, сколько и нас! И я полки остановил только вот здесь, у станицы. Здесь я их собрал, и вот — церемониальным маршем — пропускал «через мат»... — закончил он.
Я вполне понял гнев этого доблестнаго кубанского штаб-офицера. И невольно вспомнил маршала Нея, сподвижника Наполеона. По истории — храбрый маршал, чтобы возбудить храбрость своих подчиненных, — перед боем ругал, оскорблял их последними словами, что они «трусы, негодники и прочее», и накалял их так, что они, брошенные в бой, творили чудеса.
Приближалась голова Черкесского конного полка. Они без слов пели «лезгинку», словно ничего и не случилось особенного. «Так ли Мурзаев будет ругать-оскорблять черкесов, как своих линейцев?» — невольно подумал я. И можно ли с черкесами так поступить?
Офицеры-черкесы скомандовали «Равнение на-право!» Всадники, перестав мурлыкать лезгинку, молча повернули головы в сторону своего бригадного командира.
— Спасибо за молодецкую службу! — громко, мощным своим баритоном встречает Мурзаев каждую сотню.
— Ряди старатььь...! — отвечают разбросанно они.
Мурзаев был психолог.
По той же дороге скачу обратно в полк, доложить «обстановку» в резерве генерала Врангеля и на нашем правом фланге полковника Мурзаева. Навстречу мне идет параконный экипажек в две лошади — одна «в дуге», а вторая «в пристяжке». Из него выскакивает офицер. На нем легкий дорожный плащ, он в коричневых лайковых перчатках, лицо молодое, красивое, нежное и явно гвардейское.
— Я корнет, князь Оболенский... командирован в штаб генерала Врангеля! Не знаете ли Вы, где он находится? — легко, по-кавалерийски козырнув мне и не называя по чину, спрашивает он, добавив, что едет из Армавира.
Экипаж, лайковые перчатки, нежное благородное лицо и мягкий дорожный плащ, и сам этот корнет-князь — все это было так не к месту здесь и не вязалось с боевой и тревожной обстановкой... Быстро ориентировав его в обстановке на фронте, я посоветовал ему как можно скорее двигаться к штабу дивизии, находившемуся на площади станицы, и корнет-князь, вновь козырнув, бросился в станицу.
Ингермашишдский гусарский полк
К ночи Корниловскому полку приказано было отойти к станице, оставив на буграх сильное сторожевое охранение. Полк входит вновь в Безскорбную. Было очень темно. У одного из казачьих дворов стоит спешенная конная группа около двух взводов. На фронте было принято: проходя всякую воинскую группу, спрашивать — какая часть? или — какой полк? Бабиев любил спрашивать громко и на черноморском языке.