Сад принцессы Сульдрун
Шрифт:
Невольно, как во сне, Эйлас протянул руки к раме Волшебного Зерцала и снял его с металлического штырька, торчавшего из стены. Продолжая держать зеркало перед собой, он в замешательстве спросил:
– Каким образом мы можем обвенчаться?
Персиллиан отозвался из глубины зеркала звучным, многозначительным голосом:
– Ты похитил меня у Казмира, Эйлас! Отныне я принадлежу тебе. Я отвечу тебе три раза – и ты уже задал первый вопрос. Но если ты спросишь меня в четвертый раз – прощай, я буду наконец свободен!
– Хорошо, как тебе угодно. Но ты не ответил на мой вопрос.
– Возвращайтесь в сад, вас никто не задержит. Там будут скреплены ваши брачные узы – позаботься о том, чтобы они были неопровержимо подтверждены. А теперь торопитесь, время не ждет! Вы должны вернуться прежде, чем двери Хайдиона запрут на засовы!
Без лишних слов Сульдрун и Эйлас покинули тайное хранилище Казмира, плотно прикрыв за собой дверь, из-за которой настойчиво пыталось просочиться дрожащее лилово-зеленое свечение. Сульдрун приложила глаз к прорези шпалеры: в Почетном зале не было никого, кроме пятидесяти четырех кресел, производивших на нее такое впечатление в детстве. Теперь казалось, что кресла ссохлись и постарели – они уже не выглядели так грозно и величественно. Тем не менее Сульдрун чувствовала, что кресла задумчиво, мрачновато наблюдали за ней и Эйласом, пока они спешили к выходу.
Пробежав по пустой Длинной галерее в восьмиугольный вестибюль Восточной башни, они вышли под ночное небо. По пути к Урквиалу им пришлось срочно скрыться в оранжерее: навстречу, топая сапогами, звеня оружием и ругаясь, шли четыре дворцовых стражника.
Шаги стражников затихли вдали. Лунный свет, проливаясь под арками парапета, создавал на полу галереи вереницу бледно-серых форм, перемежавшихся тенями чернее ночи. Внизу, в городе, еще мерцали огни, но звуки столицы не долетали до королевского дворца. Сульдрун и Эйлас пробежали по сводчатой галерее, нырнули в туннель и проскользнули в старый сад через дощатую дверь в стене Зольтры. Эйлас вынул зеркало из-под туники:
– Персиллиан, я задал тебе один вопрос и постараюсь больше ничего не спрашивать, пока не возникнет такая необходимость. И теперь я не спрашиваю тебя, каким
Персиллиан поспешно заговорил:
– Спрячь меня, Эйлас, спрячь меня сейчас же под старым лимонным деревом. Под камнем, где любит сидеть Сульдрун, есть трещина – спрячь туда меня и все золото, что вы взяли с собой. Торопись, времени почти не осталось!
Эйлас и Сульдрун спустились к часовне. Эйлас направился дальше по тропе к старому цитрусу; приподняв плоский камень под деревом, он нашел расщелину и поместил в нее Волшебное Зерцало и завязанные в шейный платок драгоценности.
Сульдрун подошла ко входу в часовню и остановилась, удивленная отблеском пламени горевшей внутри свечи. Она открыла дверь и зашла внутрь. На скамье за самодельным столом дремал, положив голову на руки, брат Умфред. Глаза его открылись, он поднял голову:
– Сульдрун! Вернулась наконец! Ах, Сульдрун, непутевая баловница! Где ты проказничала? Чем ты занималась за стенами своего маленького королевства?
В испуге и смятении Сульдрун молчала. Брат Умфред приподнял грузное тело и стал приближаться, расплывшись в обаятельной улыбке и полузакрыв глаза, словно слегка разъехавшиеся в разные стороны. Он взял похолодевшую Сульдрун за руки:
– Драгоценное дитя! Где ты была?
Сульдрун попыталась отойти, но хватка проповедника стала крепче.
– Я бегала во дворец за плащом и платьем… Отпустите мои руки!
Брат Умфред только прижался ближе. Дыхание его участилось, физиономия порозовела:
– Сульдрун, прелестнейшее из земных созданий! Знаешь ли ты, что я видел, как ты танцевала по коридорам с дворцовым лакеем? И я спросил себя: «Неужели это безупречная Сульдрун, целомудренная Сульдрун, такая задумчивая и скромная?» И я сказал себе: «Нет, не может быть! Однако, возможно, она не так уж холодна, как притворяется?»
– Нет, нет! – выдохнула Сульдрун, пытаясь выдернуть руки. – Пожалуйста, отпустите!
Умфред не отпускал ее:
– Сжалься, Сульдрун! Я человек милосердный и снисходительный, но даже я не безразличен к красоте! Давно, драгоценная Сульдрун, я мечтал отведать твоего сладостного нектара – и не забывай, что ради тебя я готов пожертвовать святостью рукоположения! Так что теперь, драгоценное дитя, каковы бы ни были твои ночные похождения, они только разгорячили мою кровь. Обними меня, золото мое, радость моя, моя нежная проказница, лукавая притворщица!
Эйлас вернулся ко входу в часовню. Сульдрун заметила его и движением головы предупредила: отойди, не показывайся! Подняв колено, она уперлась монаху в брюхо и оторвалась от него:
– Жрец! Мой отец услышит о твоих приставаниях!
– Твой отец плевать на тебя хотел, – желчно ответил брат Умфред. – А теперь не трепыхайся! Или мне придется причинить тебе боль, чтобы наше соитие увенчалось успехом.
Эйлас не мог больше сдерживаться. Он выступил вперед и заехал священнику кулаком в висок – тот повалился на пол. Сульдрун с отчаянием сказала:
– Эйлас, было бы лучше, если бы ты спрятался.
– И позволил бы этой похотливой твари тебя насиловать? Да я ему шею сверну! В самом деле, почему бы не свернуть ему шею – и дело с концом!
Держась за стену, брат Умфред с трудом поднялся на колени – в широко раскрытых глазах его мерцали отблески пламени свечи.
Сульдрун с сомнением произнесла:
– Нет, Эйлас. Я не хочу его смерти.
– Он донесет королю.
Отталкивая воздух ладонями, брат Умфред возопил:
– Не донесу, никогда! Мне доверяют тысячи сокровенных тайн – я их храню, как свои собственные!