Сад принцессы Сульдрун

Вэнс Джек Холбрук

Господа, нам предстоит потрудиться на славу! Настало время распустить наше собрание. Желает ли кто-нибудь выдвинуть соответствующее предложение?

Гортанный низкий голос произнес:

– Предлагаю распустить собрание на неопределенный срок.

Эйлас уставился на вереницу сидящих скелетов. Кто это сказал? Или он услышал со стороны свой собственный голос? Помолчав некоторое время, он спросил:

– Есть возражения?

Никто не ответил.

– В таком случае, – встрепенулся Эйлас, – совещание считается закрытым.

Он тут же принялся за работу, разбирая каждый из скелетов, сортируя компоненты и проверяя их различные

сочетания, чтобы выявить оптимальные соединения. Затем он занялся строительством, внимательно и аккуратно подгоняя кость к кости, притирая сочленения по мере необходимости с помощью шероховатого каменного пола темницы и крепко связывая их волокнами веревки. Он начал с четырех тазовых костей, соединив их распорками из перевязанных ребер. На этом основании он воздвиг четыре крупнейшие бедренные кости, поверх которых установил еще четыре тазовые кости, опять же скрепленные распорками из ребер. На сооруженном основании он укрепил еще четыре бедренные кости и, наконец, последние четыре тазовые кости, постоянно обеспечивая дополнительную жесткость конструкции перевязанными распорками и поперечинами. Таким образом ему удалось соорудить двухступенчатую лестницу-этажерку, надежно выдерживавшую его вес. Затем он принялся за изготовление следующих ступеней. Эйлас работал не торопясь – дни проходили за днями и недели за неделями, но он делал все, чтобы в критический момент лестница его не подвела. Для того чтобы предотвратить поперечные колебания, он плотно загнал острые обломки костей в зазоры между плитами пола и оснастил лестницу растяжками из веревки. Теперь надежность сооружения вызывала в нем яростное удовлетворение. Лестница стала целью всей его жизни, вещью в себе и объектом эстетического наслаждения – даже побег начинал приобретать в его глазах меньшее значение, нежели величественная лестница из человеческих костей. Эйласа восхищали красотой и эффективностью строгие белые распорки, аккуратные соединения, благородное стремление всего сооружения ввысь.

Лестница была готова. Верхний уровень, состоявший из локтевых и лучевых костей, находился на расстоянии протянутой руки от нижнего отверстия шахты. Соблюдая исключительную осторожность, Эйлас протиснулся в шахту. Теперь его уже ничто не задерживало, кроме ожидания следующей корзины с водой и хлебом – разумеется, он не хотел случайно встретиться с Зерлингом, разносившим пайки. А еще через три дня Зерлинг поднимет из подземелья корзину с нетронутым пайком, многозначительно кивнет – и больше не будет никаких корзин.

Хлеб и воду спустили в полдень. Эйлас взял их из корзины, и ее подняли на поверхность.

Вечерело; никогда еще время в темнице не тянулось так медленно. Верхнее отверстие шахты темнело: наступала ночь. Эйлас взобрался по лестнице, прижался плечами к одной стороне шахты и уперся ступнями в другую, тем самым заклинив себя. После этого он стал рывками подниматься, каждый раз примерно на ладонь – сначала неуклюже, боясь соскользнуть, затем со все большей уверенностью. Однажды он остановился, чтобы передохнуть; находясь уже недалеко от верхнего отверстия, он снова задержался, чтобы прислушаться.

Тишина.

Эйлас продолжил подъем, теперь уже сжимая зубы и гримасничая от напряжения. Выдвинув плечи над краем низкой стенки, он подтянулся и перевалился через нее. Оказавшись на твердой земле, он встал во весь рост.

Его окружала молчаливая ночь. С одной стороны звезды закрывала черная громада Пеньядора. Пригнувшись,

Эйлас подбежал к старой стене, окружавшей Урквиал. Пробираясь в тенях подобно огромной черной крысе, он приблизился к ветхой дощатой двери.

Дверь, распахнутая настежь, висела на нижней петле – верхняя была сорвана. Эйлас неуверенно смотрел на тропу, ведущую вниз. Продолжая неуклюже пригибаться, он проскользнул в проем. Никто не окликнул его из темноты. Эйлас чувствовал, что в саду никого не было.

Он спустился по тропе к часовне. Как он и ожидал, внутри не мерцала свеча, очаг давно погас. Эйлас продолжил путь вниз. Луна, всходившая над предгорьями, бледно освещала мрамор развалин. Эйлас остановился, пригляделся и прислушался, спустился еще на несколько шагов.

– Эйлас.

Он остановился. И снова услышал безотрадно-тоскливый полушепот:

– Эйлас.

Эйлас подошел к раскидистому цитрусу:

– Сульдрун? Я здесь.

У ствола дерева стояло видение – едва различимый полупрозрачный силуэт из струящегося тумана:

– Эйлас, Эйлас! Ты опоздал. Нашего сына уже забрали.

– Нашего сына? – изумленно переспросил Эйлас.

– Его зовут Друн, и теперь я потеряла его навсегда… О Эйлас, ты не знаешь, как отвратительна смерть!

Слезы покатились из глаз Эйласа:

– Бедная Сульдрун! Как жестоко с тобой обошлись!

– Жизнь обманула меня, и я с ней рассталась.

– Сульдрун, вернись ко мне!

Бледный силуэт чуть пошевелился – казалось, он улыбнулся:

– Не могу. От меня веет холодом и сыростью. Разве ты не боишься?

– Я больше никогда и ничего не буду бояться. Возьми меня за руки, я тебя согрею!

И снова призрак дрогнул в лунном свете:

– Я все еще Сульдрун, но не та, которую ты знал. Меня пронизывает мороз пустоты, твое тепло меня уже не согреет… Я устала, мне пора.

– Сульдрун! Останься, не уходи!

– Увы, Эйлас! Боюсь, теперь я тебе только помешаю.

– Кто нас предал? Жрец?

– Конечно, жрец. Друн, наш милый маленький мальчик! Найди его, ему нужны забота и любовь. Обещай!

– Обещаю – сделаю все, что в моих силах.

– Ты молодец, Эйлас! Мне пора…

Эйлас стоял на берегу один – сердце его билось так часто и жарко, что слезы высохли. Призрак исчез. Луна поднималась выше по небосклону.

Наконец Эйлас заставил себя взбодриться. Порывшись под корнями цитруса, он вытащил из расщелины пророческое зеркало – Персиллиана – и шейный платок с завязанными в нем монетами и драгоценностями из будуара Сульдрун.

Остаток ночи Эйлас провел в траве под оливковыми деревьями. На рассвете, взобравшись по скалам, он спрятался в зарослях кустарника у дороги.

Из Керселота, городка на восточном побережье, в столицу направлялась ватага нищих и паломников. Эйлас присоединился к ним и таким образом пришел в город Лионесс. Он не боялся, что его кто-нибудь узнает. Кто узнал бы в изможденном оборванце с пепельно-серым лицом Эйласа, тройского принца?

Там, где Сфер-Аркт пересекался с Шалем, бросались в глаза вывески множества постоялых дворов. Остановившись в заведении под названием «Четыре мальвы», Эйлас уступил наконец упрекам желудка и не спеша подкрепился капустными щами с хлебом и стаканом вина, принимая меры предосторожности, чтобы непривычная еда не вызвала внезапную реакцию. После завтрака его стал одолевать сон; поднявшись в свою каморку, Эйлас вытряхнул пыль из соломенной подстилки и проспал до полудня.