Сад принцессы Сульдрун
Шрифт:
Очнувшись, он подскочил и стал оглядываться по сторонам с тревогой, граничившей с ужасом. Дрожа всем телом, Эйлас снова опустился на спину; мало-помалу бешеное сердцебиение успокоилось. Некоторое время он сидел, скрестив ноги, взмокнув от испуга и волнения. Как ему удалось не сойти с ума в темном подземелье? В голове кружился рой неотложных забот; на самом деле ему следовало набраться терпения и подождать, чтобы восстановить внутреннее равновесие, подумать, определить последовательность дальнейших действий.
Поднявшись на ноги, Эйлас спустился в таверну перед гостиницей, где беседка, увитая виноградными лозами и шиповником,
Эйлас уселся на скамью у самой дороги; прислуживающий паренек принес ему кружку пива и поджаристые овсяные лепешки. Два несовместимых желания боролись в груди Эйласа: почти невыносимая тоска по дому, по Родниковой Сени – и мучительное стремление найти сына, удвоенное напутствием тени несчастной Сульдрун.
Работавший на набережной цирюльник побрил его и подстриг ему волосы. Эйлас купил в лавке кое-какую одежду, выкупался в общественной бане, переоделся – и почувствовал себя гораздо лучше. Теперь его можно было принять за моряка или мастерового.
Он вернулся в беседку перед гостиницей «Четыре мальвы»; дело шло к вечеру, и на скамьях почти не оставалось свободных мест. Потягивая пиво из кружки, Эйлас прислушивался к обрывкам разговоров, надеясь узнать что-нибудь новое и полезное. Напротив за стол уселся старик с плоской багровой физиономией, седой шелковистой копной волос и мутноватыми голубыми глазами. Дружелюбно поздоровавшись, он заказал пива и рыбных котлет, после чего, не теряя времени, завязал разговор. Опасаясь вездесущих осведомителей Казмира, Эйлас притворился деревенским простаком. Старик обменялся приветствиями с проходившим мимо приятелем, благодаря чему Эйлас узнал, что его собеседника звали Биссанте. Словоохотливый Биссанте не нуждался в расспросах, охотно предоставляя Эйласу всевозможные сведения. Когда разговор зашел о войне, стало понятно, что обстоятельства в сущности не изменились. Тройсинет продолжал блокировать порты Лионесса. Тройские боевые корабли одержали достопамятную победу над ска, фактически предотвратив их дальнейшие набеги на побережья Лира.
Эйлас ограничивался дежурными высказываниями типа «Бесспорно!», «Так я и думал!» и «Увы, бывает и такое». Но этого оказалось достаточно – особенно после того, как Эйлас заказал еще пива на двоих, тем самым подстегивая велеречивость собеседника.
– Боюсь, что далеко идущие замыслы короля Казмира заранее обречены на провал – хотя, если бы Казмир услышал мое мнение, он мигом приказал бы подвесить меня за одно место. И все же дела могут пойти еще хуже – все зависит от тройского престолонаследия.
– Каким образом?
– Свирепый король Гранис состарился – никто не живет вечно. Как только Гранис помрет, корона перейдет к Осперо – ему-то свирепости как раз не хватает. Сын Осперо утонул в море, и теперь наследником Осперо будет сын Арбамета Трюэн. Если Осперо умрет раньше Граниса, принц Трюэн сразу получит корону. А Трюэн, говорят, только и ждет повода повоевать – и всем нам в Лионессе придется туго. На месте короля Казмира я вел бы переговоры о перемирии на приемлемых условиях, пока еще не поздно, и отложил бы грандиозные планы.
– Вполне возможно, что так было бы лучше всего, – согласился Эйлас. – Но как насчет принца Арбамета? Разве не ему принадлежит преимущественное право престолонаследия?
– Арбамет умер от ушибов, когда свалился с лошади – больше года тому назад. И какая разница, в конце-то концов? Один принц,
Эйлас неохотно подозвал паренька-официанта:
– Еще кружку этому господину! Мне больше не нужно.
Биссанте продолжал болтать, а Эйлас мрачно размышлял над тем, что услышал. Когда они отплывали из Домрейса на «Смаадре», принц Арбамет, отец Трюэна, был жив. Престолонаследие было прямолинейным: от Граниса, в связи с отсутствием у короля отпрысков мужского пола, трон переходил к его старшему брату Арбамету, затем к Трюэну как старшему сыну Арбамета, и так далее. В Иссе Трюэн навестил капитана тройского судна и, по-видимому, узнал о гибели своего отца. Смерть Арбамета сделала процесс престолонаследия, с точки зрения Трюэна, мучительно несправедливым: теперь, после кончины Граниса, корона перешла бы к Осперо, а от Осперо – к его старшему сыну Эйласу. Трюэн, таким образом, оставался с пустыми руками! Неудивительно, что Трюэн вернулся на корабль угрюмый и злой как черт. И теперь совершенно ясно, почему он воспользовался первой же возможностью отправить Эйласа на тот свет!
Эйласу совершенно необходимо было срочно вернуться в Тройсинет – но как быть с Друном, его сыном?
Словно отвечая на его мысли, Биссанте хлопнул Эйласа по плечу шершавой багровой ладонью:
– Гляди-ка! Повелители Лионесса соизволили подышать вечерним воздухом!
В авангарде гарцевали два всадника-герольда, в арьергарде шли двенадцать солдат в парадных мундирах: вниз по Сфер-Аркту катился роскошный открытый экипаж, запряженный шестеркой белых единорогов. На заднем сиденье, лицом вперед, ехали король Казмир и четырнадцатилетний принц Кассандр, стройный и пучеглазый. Напротив в длинном зеленом шелковом платье сидела королева Соллас в компании Фарёльты, герцогини Рельсиморской, державшей на коленях – точнее, старавшейся удержать – темно-рыжего младенца в белой сорочке. Невзирая на упреки леди Фарёльты и явное раздражение короля, ребенок во что бы то ни стало решил залезть на спинку сиденья. Королева Соллас молча смотрела в сторону.
– Вот она, королевская семейка! – Благосклонно махнув рукой, Биссанте решил объяснить простаку-провинциалу, кто есть кто: – Король Казмир, принц Кассандр, королева Соллас и леди… не припомню, как ее зовут. А у нее на коленях – малолетняя принцесса Мэдук, дочь принцессы Сульдрун, которая повесилась.
– Принцесса Мэдук? Дочь?
– Да-да – говорят, у нее бедовый нрав. – Биссанте покончил с остатком пива. – Тебе повезло, парень! Не каждый день удается посмотреть на королевский кортеж! А теперь мне пора вздремнуть часок-другой.
Эйлас поднялся к себе в каморку. Усевшись на стул, он развернул магическое зеркало, Персиллиана, и поставил его на тумбочку у изголовья кушетки. Зеркало, будучи явно в ироническом настроении, сначала отразило Эйласа вверх ногами, потом Эйласа горизонтально, потом противоположную стену без Эйласа, потом окно каморки, выходившее на конюшни, и, наконец, грозную физиономию короля Казмира, заглядывающую в окно.
– Персиллиан! – тихо позвал Эйлас.
– Я здесь.
Эйлас чрезвычайно осторожно выбирал слова, чтобы какое-нибудь случайное замечание нельзя было истолковать как вопрос: