Сага о Бельфлёрах
Шрифт:
Гидеон схватил его за плечи, поволок к двери и вытолкнул вон.
— Лжец. Вымогатель, — сказал он.
У Сэма подогнулись колени, и он чуть не полетел носом на дорожку. Но удержал равновесие, выпрямился и сделал нервный, непристойный жест в сторону Гидеона.
— Ты, вымогатель, — сказал Гидеон.
— Бельфлёр, — бросил Сэм и удалился, не ускоряя шага.
Однако работники, казалось, были настроены серьезно, и некоторые из них решили, что стачка началась; кучка детей стала носиться по грушевому саду, сбивая плоды дубинками, давя ногами, бросаясь ими друг в друга. Раздавался то резкий визг, то взрывы смеха, и многие из пришлых, даже дети лет двенадцати-тринадцати,
— Они разорят нас, — повторял Ноэль.
— Но ведь это лишь урожай фруктов, правда? — сказала Корнелия.
Однако в ее лице не было ни кровинки, она сидела в своем кресле нахохлившись, в свалявшемся и немного сдвинутом набок парике. Надо бы хорошенько его расчесать, а то создавалось впечатление, будто в нем устроили гнездо мыши.
— Сначала мы потеряем фрукты, — ровным голосом сказал Ноэль, — потом пшеницу, а потом и все остальное — молочную ферму, собственность в Рокленде и в Фоллз. Гипсовые рудники очевидно убыточны, титановые могут иссякнуть… Или рабочие забастуют. Да, они, без сомнения, забастуют, когда прослышат… Когда они узнают, как нас унизили.
— Была бы здорова Лея… — прошептала Корнелия.
— Лея! — воскликнул Ноэль и растерянно заморгал, словно, по своей старческой рассеянности, уже мысленно вычеркнул ее из числа живых.
Узнав о возмутительном поведении сезонных работников, молодежь тут же заявила, что они сами соберут фрукты. Пусть эти дурни лезут в свои автобусы и отправляются восвояси, паршивцы ленивые, Бельфлёры сами соберут свои фрукты, работенка-то непыльная.
Больше всех энтузиазма проявлял Гарт, но собралась целая компания, в основном городские дети из числа приехавших на лето; все они столпились вокруг него и галдели, заражаясь общим возбуждением. Помогать им вызвались почти все слуги — кроме совсем старых, разумеется; даже Паслён, несмотря на свой горб и вдавленную грудь (ведь из-за этого, наверное, взбираться по лестнице было для него мукой) тоже был готов взяться за работу. «С этой шушерой важно принять решение и не отступать ни на шаг!» — возбужденно говорил он всем подряд.
Молодежь возглавила процессию, которая направилась в сады, не позаботившись ни о шляпах, ни о перчатках, словно это была очередная игра; они насвистывали и пели, и шутливо нападали друг на друга с лестницами наперевес, словно бодливые бараны. Их рвение было столь пылким — они окликали друг друга сверху и снизу, бросали друг другу плоды, забирались на скрипящие от тяжести ветки на опасной высоте, — что прошло целых сорок пять минут (а солнце, хотя до полудня было еще далеко, жарило неумолимо), пока они начали терять силы; первой сдалась девочка из Синкфойлов: ее плотная, раскрасневшаяся кожа вдруг стала пугающе бледной.
— Кажется, я сейчас упаду в обморок, — пробормотала она и выронила корзину с персиками, так что та запрыгала по ступенькам стремянки вниз.
Вслед за ней потеряла сознание Вида (было и впрямь чудовищно жарко, солнце безжалостно палило сквозь листву); а потом младший из братьев Раш, он весь взмок, лазая вверх-вниз по стремянкам и хватая товарищей за лодыжки; а потом одна из девушек с кухни, хотя и была с виду ни дать ни взять неутомимая рабочая лошадка. Дети один за другим роняли корзины, так что персики катились во все стороны, а остальные поднимали их на смех: «Вот лентяи! Вы только взгляните! Слабаки!»
Но солнце совсем разъярилось, а никто из сборщиков не был привычен к тяжелой работе; собирать фрукты казалось плевым делом, но ведь приходилось постоянно тянуться вверх, поэтому быстро начинали ныть плечи, потом руки и ноги, по телу ручьями струился пот, перед глазами мелькали странные
Бельфлёры с отчаянием констатировали: как же мало они собрали!.. Когда фрукты высыпали в корзины объемом в бушель и расставили в ряд, их оказалось не больше трех дюжин; и большая часть плодов, отметил Гидеон, были битые.
Это безумие, думал он. Потом выпрямился — внизу спины стрельнуло, — и долго вглядывался в бескрайнюю зеленую шапку сада, под которой прятались сотни, нет, тысячи, спелых персиков. Это безумие, думал он, невидяще уставясь в небо.
Он покинул замок. Умчался на своем покрытом дорожной грязью белом двухместном «роллсе», прибавляя газу после каждого поворота, то и дело шаря в бардачке в поисках фляжки. Хотя, конечно, это было опасно, да еще, судя по звуку, двигатель барахлил, и это были не шутки, но какого черта, думал он, а в лицо ему бил ветер, отбрасывая волосы назад.
Рев мотора перешел в стук. Вот же у мастера руки-крюки, машину толком и не починили, с презрением подумал Гидеон и выжал педаль газа. Он вот-вот вырулит на шоссе, и тогда полетит со скоростью сто миль в час, туда, в Иннисфейл. Это был стук сердца, его неукротимого сердца. Отчаянного, мятущегося. Но в нем не было жалости, и он продолжал давить на педаль.
Он хотел взять с собой дочку, просто покататься. Ведь он так редко ее видел. Он любил ее, но почти не видел. Она вжалась в угол комнаты, немного напуганная его поведением (он был такой оживленный, игривый, на себя непохож), но она, конечно, согласилась бы поехать, если бы не Лили, сказавшая с неожиданной решительностью: «Нет. Ты гоняешь слишком быстро. Мы все это знаем. На тебе клеймо. Как и на моем муже. Не трогай ребенка».
(Поскольку мать Джермейн была больна, о девочке заботилась Лили. Она угощала ее печеньем с арахисовым маслом и деревенским хлебом со сливовым джемом; они делали украшения из ракушек. Нанизывали красивые бледно-голубые и желтоватые ракушки на длинные грубые нитки, чтобы получилось ожерелье; одно из них предназначалось для Джермейн в подарок на день рождения. Он же помнит, что через несколько дней у нее день рождения?.. Нет, он не помнил.)
«И тем не менее это моя дочь. У меня есть право, и я не сдамся».
Гидеон сворачивал на старую Военную дорогу, когда все и случилось: он будто наехал на огромный лист металла, и раздался ужасный, оглушительный треск. Он ударил по тормозам, и машину повело, задние колеса словно бросились догонять передние, потом, перелетев какую-то мелкую канаву, она влетела в кустарник, пропахала его, въехала в забор с колючей проволокой поверху и, повалив его, очутилась в кукурузном поле. Гидеона бросило вперед, потом ударило о дверцу, та распахнулась, и наконец, после всего, он упал на землю, и его кровь стала капать в грязь. Он пошарил руками в поисках Джермейн. Моя малышка. Где же она? Ее тоже выбросило? (Его охватила безумная уверенность, что машина должна взорваться.)