Сага о Годрланде
Шрифт:
Иноземец сразу же направился к Лундвару, пробежался пальцами по его шее, груди, животу и что-то прокаркал. Ученик-фагр пересказал это на своем языке, а уж Хальфсен потом нам.
— Он спрашивает, сколько рун было у недужного перед ранением, — сказал наш толмач и сам ответил лекарю.
Потом были ещё вопросы: какой силы была тварь, чья кровь отравила Отчаянного, сколько дней прошло и как лечили. Иноземец попросил раздеть Лундвара, посмотрел на тоненькие полоски шрамов, что остались после лечения Живодера, покивал.
— Он хочет поговорить с нашим лекарем, — сказал Хальфсен
— Но ученик же понимает его?
— Привык, наверное.
Говорить через двух толмачей было уже неудобно и медленно, а вскоре у Живодера закончились нордские слова, и он перешел на бриттский, так что к толмачам добавился еще и Рысь. Один я сидел без дела. Вникать в их разговор я перестал почти сразу, потому как слишком уж долго всё это пересказывалось, да и скучно было.
Наконец они приступили к лечению. Ученик-фагр разжег угли в жаровнях, что стояли по углам комнаты, бросил туда какие-то травы, от чего запахло сладостью и деревом. Лекарь достал с полки коробочку, вытащил оттуда длинные серебряные иглы и начал втыкать их прямо в тело Отчаянного. Живодер боялся моргнуть, чтоб ничего не пропустить.
Недолго подождав, старик одним движением руки вытащил иглы, взял серебряный нож и начал делать тонкие короткие надрезы на Лундваре. К моему удивлению, я увидел, что из них сочится темная кровь, хотя Живодер вроде бы всю уже выцедил прежде. Затем лекарь принес плошку с какой-то пахучей смесью, окунул в нее палец и принялся выводить узоры на коже Лундвара. Живодер вдруг распереживался, затараторил на своем бриттском. Ученик лекаря прикрикнул на него, видимо, чтоб не мешал ворожбе, но старик жестом заставил замолчать фагра, доделал узоры, накинул ткань на Отчаянного и заговорил с Живодером.
И вот уже бритт стоит голым и рассказывает про свои шрамы, а старик внимательно слушает пересказ, кивает, задает вопросы.
Видать, этот лекарь и впрямь был хорош, раз Живодер оценил его знания и решил поделиться своими. А о Лундваре они и думать забыли.
— Живодер! Что с Отчаянным?
Бритт с неохотой прервал свою беседу с иноземцем:
— Он вытащил всю отраву. Теперь ждать. Скоро очнутся. Потом надо рубить тварь и брать руну, а то слабый будет.
Старик вдруг разозлился, замахал руками, прикрикнул на своего ученика, тот несколько раз поклонился учителю, позвал еще людей, которые, видать, тоже перенимали опыт иноземного лекаря.
Хальфсен шепнул:
— Он сказал, что хочет поговорить с Живодером, и потребовал найти толмача, который сумеет пересказывать их речи сразу, а не через три рта.
— Где ж они такого отыщут?
— Отыщут. В Гульборге живут люди со всех краев земли. Например, торговец-норд, что прежде ходил в Бриттланд, а потом перебрался сюда. Или раб-бритт, которого продали в Годрланд. А к речи старика быстро приноравливаешься. Я его уже почти начал понимать.
А пока люди лекаря бегали по городу в поисках толмача, ученик-хускарл позвал нас в сад. Там мы сели на шелковые вышитые подушки в тень узорчатого навеса, угостились прохладными напитками и сладостями. Из забав нам предложили лишь беседу.
—
— Он слишком поздно съел сердце твари, — спокойно ответил я.
— Сафа? — вскричал ученик лекаря. — Измененный? Нет, Арьяведас(1) не станет его лечить!
— Он еще не до конца измененный. Тварь сидит внутри и рвется наружу, но Альрик пока человек. Лучше скажи, сможет ли лекарь исцелить его?
Мелетий, так звали того фагра, задумался:
— Я следую за Арьяведасом вот уже семь лет и до сих пор не ведаю всей глубины его познаний. Может, он и сумеет изгнать безумие.
— А откуда старик родом? Что там за народ? — спросил Рысь. — Мы слышали, там живет какой-то великий мудрец.
— О да, Пурасатва! Даже Арьяведас говорит о нем с почтением, а ведь мой учитель не какой-то прахита или визрута, а целый видита.
Я с недоумением посмотрел на Хальфсена, тот лишь пожал плечами и спросил у Мелетия, что такое всякие «хиты» и «диты».
В Бхарате, так зовется родина Арьяведаса, тоже делят воинов на карлов, хускарлов и так далее, только называют их иначе. Карл — это прахита, что означает «тот, кого направили». Вроде как прахита лишь начинает свой путь, который ему указали бхаратские боги. Хускарл — визрута, «услышанный», скорее всего, теми же богами. Хельт — иксита, «увиденный», сторхельт — видита, «узнанный», а выше сторхельта есть только один Пурасатва, который стал вилаксита, то есть «отмеченным» богами.
Вообще, как оказалось, этот Пурасатва был богом. Но не в прошлом, а в будущем. Но «был».
— Это как?
Мелетий рассказал, что бхаратцы после смерти не уходят к своим богам, а возвращаются к жизни, рождаются заново с той же душой. Только тело следует течению времени, оно растет, стареет и умирает, двигаясь из вчера в завтра, душа же свободна, она может родиться и в давно прошедшие века, и в те, что еще не пришли.
— Погоди! — воскликнул Рысь. — Это как если бы я после смерти родился своим дедом, а потом правнуком?
— Да. Хотя не обязательно своим дедом, может, кем-то другим, живущим в те же времена.
Вот так их Пурасатва в первой своей жизни родился богом. Он жил счастливо, заботился о людях, но спустя множество прожитых зим произошел конец света.
— Увы, учитель не говорит, как это случится, может, небеса упадут на землю или прожорливая Бездна поглотит нас. Пурасатва сильно скорбел о гибели всего живого, и скорбь его была столь велика, что он решил изменить судьбу мира. Боги не стареют и не умирают от болезней, но они не бессмертны. Пурасатва вернул свою душу в круговорот жизни, убив себя.
Даже в пересказе Хальфсена эта история была почти такой же интересной, как и сказания о наших богах.
— Обычные души не могут направлять свой путь, но душа Пурасатвы — это душа бога, потому сама выбирает, в ком и когда родиться. И каждое воплощение Пурасатвы толкает людей на путь спасения от будущего конца света.
— А что, вот он рождается и прям сразу говорит: «Я Пура… бог»? И ему верят? А если я приду и скажу: «Вот я, Пура чего-то там», мне поверят?
Мелетий рассмеялся: