Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
— Ваше величество, — начал говорить Миних, — у вас есть шанс не только спастись, но и вернуть власть.
— Каким образом?
— Мы должны сейчас направиться в Померанию, там корпус Румянцева, и вернуться уже во главе армий. Гвардейцы не устоят против боевых солдат. Столица будет в ваших руках.
— Вы что, фельдмаршал, смеетесь? А куда я дену этот бабий балаган?
— Да, конечно, это обуза, — согласился Миних. — Но их можно высадить в Петергофе, оставить там и галеру, а на яхте идти в Ревель,
— Нет. Это слишком опасно. Где гарантия, что нас и там не встретят, как в Кронштадте? Где? Высадимся в Петергофе. Я отправил манифест и указы полковникам, будем ждать результата.
«Трусит, — подумал Миних. — Боится рисковать».
— А как ты думаешь? — спросил Петр появившегося в каюте вице-канцлера Голицына.
— Я думаю, надо воротиться в Ораниенбаум и начать с вашей супругой переговоры.
— А ты? — обратился Петр к Измайлову.
— Я тоже считаю, что надо попробовать уладить дело миром, ваше величество.
На том и порешили — начать переговоры.
— Манифесты и указы это хорошо, — сказал Григорий Орлов. — Но пока Петр не арестован и не взят под стражу, покоя не будет. Он должен отречься.
Решено было идти на Петергоф и, если понадобится, далее на Ораниенбаум, обезоружить голштинцев и арестовать Петра. И поведет гвардейцев сама императрица.
К этому времени Екатерина Алексеевна облачилась в гвардейский мундир Преображенского полка, нашелся такой же и ее спутнице Екатерине Романовне Дашковой. Обе они гарцевали на конях в сопровождении Теплова и братьев Орловых, взявших командование гвардией в свои руки.
Гвардейцы, сбросив с себя прусскую форму, тоже переоделись в старую — петровскую и двинулись на Петергоф. На окраине столицы увидели карету великого канцлера, съехавшую на обочину.
Императрица в шляпе, украшенной дубовой ветвью, с развевающимися за спиной густыми волосами, подскакала к карете. Увидев ее, из экипажа вышел Воронцов.
— Здравствуйте, Михаил Илларионович, — приветствовала его Екатерина.
— Здравствуйте, ваше величество.
— Отныне я на престоле и надеюсь, что и вы тоже присягнете мне.
— Простите, ваше величество, я не могу нарушить присягу, которую дал вашему супругу.
— Дядя Миша! — воскликнула Дашкова. — Мне стыдно за вас.
Канцлер вприщур взглянул с осуждением на племянницу.
— Ты б, Катерина, не мешалась в разговор старших. А вас, ваше величество, я б об одном попросил: отпустите вы меня в отставку. Не под силу уж мне, старику, этот воз тянуть.
— Что вы, Михаил Илларионович, так уж сразу в отставку. Дайте мне осмотреться.
— Я еще у Елизаветы Петровны просился на покой, не отпустила.
— Вот и я не хочу вас отпускать, — улыбнулась императрица. — Неужто мне послужить не хотите?
— Да
С этими словами, поклонившись, Воронцов полез в карету, где сидели присмиревшие Трубецкой и Шувалов.
— Ну? — спросил Трубецкой.
— Что ну? — сердито проворчал Воронцов. — Спекся наш Петр. Глянь, вся гвардия поднялась. Откель-то старые мундиры раскопали, напялили. Отцарствовал наш дурак.
— Вообще-то это к лучшему, — заметил Шувалов. — Катерина много умнее его.
— А то я не знаю.
— Так чего ж от присяги отказался?
— Я не заяц, чтоб от одного куста к другому скакать.
— А я присягну, если потребуется, — сказал Шувалов. — Помяните мое слово, верх за Екатериной будет.
— Экой ты догадливый, Александр Иванович, — покачал укоризненно головой Воронцов.
Уже далеко за городом явились перед императрицей три солдата, пали на колени:
— Прости, матушка-государыня.
— За что?
— Вот несем манифест супроть тебя, возьми его, не вели согрешить нам. Не ему — тебе служить желаем.
Императрица, не слезая с коня, приняла от солдат пакет, разорвала его, взглянула на текст. Обернулась к Дашковой:
— Взгляни, Катя, — и подала ей бумаги и сказала солдатам: — А вам спасибо, добры молодцы, за верность мне.
— Рады стараться, ваше величество, — едва не в один голос отвечали солдаты.
День был жаркий, гвардейцы шли пешком, и императрица через десять верст, когда дошли до «Красного кабачка», распорядилась:
— Григорий Григорьевич, велите остановиться. Пусть отдохнут люди, чай, с утра на ногах.
Орлов поскакал в голову колонны. Императрица с Дашковой подъехали к крохотному домику с обомшелой крышей. Слезли с коней.
Теплов принял у них поводья, стал привязывать коней к сосне.
— Григорий Николаевич, — сказала ему императрица, — зайдите в домик, посмотрите, сможем мы там заночевать.
Теплов вошел в домик, но скоро воротился в сопровождении хозяйки — пожилой женщины.
— Кровать одна, ваше величество, — доложил Теплов.
— Широкая?
— Да как сказать.
— Ну вот мы с княгиней поместимся?
— Да, наверно, поместитесь.
Хозяйка, узнав, кто перед ней, упала на колени:
— Государыня, матушка, да как же это… да у меня… да для тебя…
— Встань, встань, женщина. Что у тебя?
— Дозволь мне, дозволь полыни постелить, тогда не одна тварь не укусит.
— Постели, голубушка, постели, — разрешила императрица.
Женщина стремглав побежала за баню и скоро воротилась, неся охапку свежей полыни, и юркнула в домик. Тут же вскоре вышла — поклонилась: