Самое ужасное путешествие
Шрифт:
У каждого из нас была индивидуальная норма галет, пеммикана и масла, и таким образом мы могли примерно определить правильное соотношение белков, жиров и углеводов, необходимых человеческому организму в экстремальных условиях. Билл горой стоял за жиры и начал с 8 унций масла, 12 унций пеммикана и только 12 унций галет в день.
Боуэрс сообщил, что он сторонник белков, и выбрал для себя 16 унций пеммикана и 16 унций галет, а мне посоветовал налечь на углеводы. Я был не в восторге, так как опасался, что мне не хватит жиров. Но попытка не пытка, ведь по ходу действия в рацион можно вносить изменения. И я остановился на 20 унциях галет и 12 унциях пеммикана в день.
Боуэрс чувствовал себя хорошо (как всегда), но не справлялся со всей нормой пеммикана. Билл был сыт, хотя масло у
При этом меня мучили изжоги. Поэтому, прежде чем увеличить долю жиров, я налёг на галеты — довёл их до 24 унций, но это мало что изменило: мне по-прежнему хотелось жиров. Тогда мы с Биллом сели на одинаковые нормы: он уступил мне 4 избыточные унции масла, а я ему 4 унции галет, не удовлетворявшие мой голод. Теперь дневной рацион у нас двоих состоял из 12 унций пеммикана, 16 унций галет и 4 унций масла, но масло иногда оставалось. Это исключительно хороший рацион питания, на протяжении почти всего похода мы были сыты. Иначе, конечно, нам бы не вынести тех ужасных условий.
Не знаю, как другие, а про себя не скажу, что у меня было легко на душе: лежим где-то у мыса Террор, воет пурга…
Возможно, это состояние усугублялось таинственным грохотом снизу. Но главное, конечно, то, что мы совсем заблудились среди ледяных валов и в этом мраке сам чёрт не найдёт здесь дороги. Вопреки своему обычаю, ветер дул не по прямой, а крутил и вертел. Палатку сильно занесло снегом, сани и вовсе давно скрылись из виду. Обстановочка не из приятных.
Во вторник ночью и в среду сила ветра достигала 10 баллов, температура воздуха колебалась от -7° [-22 °C] до +2° [-17 °C]. Но затем ветер начал ослабевать и налетал лишь отдельными порывами. В четверг, 13 июля, к 3 часам утра он почти стих; стало холодать, сквозь бегущие тучи проглянули звёзды. Вскоре мы принялись за завтрак, неизменно состоявший из чая и пеммикана, в которые макали галеты.
Прежде чем пуститься в путь, надо было откопать сани и палатку, на что ушло несколько часов. Но вот наконец мы стартуем. Вечером я во всегдашней лаконичной манере поспешно нацарапал в записной книжке: «За день 7,5 мили — великолепно — перевалили через несколько ледяных гряд на горе Террор — днём на одной наскочили вдруг на огромную трещину — уже довольно высоко на Терроре — спасла луна — могли туда провалиться вместе с санями».
Семь миль за день — расстояние, на которое мы до сих пор тратили около недели — очень повысили наше настроение.
Температура весь день держалась между -20° [-29 °C] и -30° [-34 °C], это тоже радовало. Пересекая поднятия на склоне горы, переходящие справа от нас в настоящие хребты, мы убедились, что дующий с горы ветер над этими грядами растекается по двум направлениям: по одну сторону на северо-восток, по другую — на северо-запад. Небо, казалось, предвещает ветер, да и пурга ушла не так далеко, как хотелось бы.
До сих пор мы держались благодаря тому, что сжигали больше керосина, чем требовала кухня. Примус продолжал гореть ещё некоторое время после приготовления пищи и согревал таким образом палатку. Мы растирали отмороженные ноги, занимались какими-нибудь мелкими делами. А чаще всего просто клевали носом, не давая друг другу крепко заснуть. Но керосин — увы! — на исходе. Мы вышли с шестью одногаллонными бачками (Скотту казалось, что их слишком много), из них четыре уже опорожнены. Сначала мы считали необходимым оставить на обратный путь два бачка, теперь ограничиваемся в расчётах одним бачком и двумя залитыми керосином примусами. Между тем наши спальные мешки и при дополнительном обогревании почти орудия пытки. Даже сейчас, в самом начале похода, мне приходится что ни вечер целый час бить по мешку, разминать его, выкручивать, чтобы влезть в него. Но худшее впереди: это само пребывание в мешке.
Всего лишь -35° [-37 °C], но «очень плохая ночь», как записано у меня в дневнике. Вышли мы своевременно, однако день был отвратительный, нервы напряжены до предела, потому что нам никак не отыскать тот узкий проход между трещинами, что ведёт
«С трудом одолели за утро 2,75 мили, попали в густую мглу, но она вдруг рассеялась, и мы увидели, что стоим в чёрной тени огромного отрога ледяного хребта. Двинулись дальше, беря левее, но тут Билл упал и попал рукой в трещину. Мы перебрались через неё и ещё через одну, опять взяли левее, и Билл и я провалились одной ногой в трещину. Обшарили всё кругом — пустота, пришлось перетаскивать сани прямо через трещину, но всё обошлось» [151] .
151
Мой дневник.
Один раз мы угодили в трещину и долго не могли из неё выбраться. Тогда Билл удлинил свои постромки страховочной верёвкой (он потом часто так делал) и стал обнаруживать трещины намного раньше, чем мы. Нам-то, конечно, хорошо, куда хуже Биллу. В темноте трещины действительно выматывают нервы.
Пятнадцатого июля выступили утром; впереди слева от нас и почти над нами виден Нолл, огромный массив, обрывистые скалы которого образуют у моря мыс Крозир. К нам Нолл обращён более пологими склонами, а к ним прижимаются могучие ледяные валы, раскинувшиеся на много миль.
Подумать только, эти валы мы одолели, как они нас ни сдерживали! Слева возносится на 10 тысяч футов гора Террор — она связана с Ноллом гигантским куполообразным надувом отполированного ветром снега. В одном месте он плавно спускается к коридору, по которому мы пришли, и здесь мы начинаем подъём. Трещин нет, только мощный надув, гладкий, словно стенки огромной фарфоровой чаши, которую он напоминает, и слежавшийся настолько, что мы, как на льду, надеваем кошки. Делаем три мили вверх по склону. Остаётся 150 ярдов до морены, на которой мы собираемся поставить хижину из камня и снега. Она слева от нас, а справа, по ту сторону снежного купола, — двойная вершина Нолла; здесь на высоте 800 футов мы ставим последний лагерь.
Мы на месте.
Каким получится наш дом? Скоро ли просохнут спальные мешки и одежда? Будет ли гореть ворваньевая печь? Найдём ли мы пингвинов?
«Трудно поверить такому счастью — 19 дней позади. Мы с ног до головы мокрые, в мешки влезаем с трудом, ветрозащитная одежда больше походит на заледеневшие коробы. Шлем Бёрди твёрдый, как железо. Все волнения позади, это прекрасно!» [152]
Был вечер, но нам так хотелось поскорее начать строить дом, что мы взобрались на гору над лагерем, к выступающим из снега скалам. Их, конечно, не сдвинуть с места, но вокруг полно валунов, гальки и, конечно, сколько угодно замёрзшего снега, за нашей спиной спускающегося полосой сугробов к палатке и большому ледяному валу милей дальше.
152
Там же.
Между ним и нами, как мы узнали позднее, стоит большой ледяной утёс. Ледяные валы и Великий Ледяной Барьер за ними — у наших ног; берег моря Росса всего в каких-нибудь четырёх милях отсюда. Императорские пингвины должны обитать где-то за ближайшим склоном Нолла, скрывающим от наших глаз мыс Крозир.
Мы хотели построить хижину с каменными стенами, обложить их снегом, девятифутовые сани использовать в качестве конькового бруса, а большой кусок зелёного уиллесденского брезента как крышу. Имелась у нас и доска для дверной притолоки. Поставим печку, топить будем пингвиньим жиром — получится удобный тёплый дом, откуда мы будем предпринимать вылазки на птичьи гнездовья мили за четыре отсюда. А может, натянуть палатку около гнездовья и провести необходимые исследования прямо на месте, покинув нашу уютную хижину на одну-две ночи. Такие у нас были планы.