Самое время для новой жизни

Троппер Джонатан

Думал еще, помню, что история Элисон и Джека весьма напоминает нашу, но, проявив редкое благоразумие, предпочел об этом промолчать и сказал только:

– Они ведь и вправду друзья.

– Брось, Бен. Джек прекрасно понимает, что делает. Элисон для него, уж не знаю, спасательный круг. Так не должно быть. Это называется эмоциональным рабством.

Линдси хотела, чтобы я вразумил Джека, поговорил с ним, объяснил, как нехорошо он поступает с Элисон, но я-то догадывался, что здесь все непросто. Джек редко рассказывал о своем прошлом, однако я знал: он потерял мать еще ребенком, а с отцом не ладил. Возможно, отец плохо с ним обращался – на такую мысль меня однажды навели слова Джека, но какие именно, не помню. Так или иначе, в любви Элисон к

Джеку было что-то материнское, некая мощь и безусловная забота. В этом чувстве Джек, видимо, находил большое утешение и не хотел все разрушить, вступив с Элисон в любовную связь. Часто казалось, что Джек недостаточно ценит Элисон, но, я думаю, в действительности он любил ее гораздо глубже, чем мы могли вообразить, и ее тепло, одобрение были для него святы. Испачкать все это сексом, обращаться с ней как с любой другой девушкой, вероятно, казалось ему немыслимым. Странно, но, если уж иметь в виду настоящую любовь между мужчиной и женщиной, Джек, думалось мне, считал себя недостойным Элисон.

Конечно, в глубине души Джек понимал, что ведь и Элисон в чем-то нуждается и не может удовлетворить эту нужду, будучи непоколебимо ему преданной. Понимал, наверное, свой эгоизм в отношении к Элисон, но благоразумно отметал подобные мысли: Элисон слишком много для него значила, он не мог отказаться от нее. Осознавал ли я все это так отчетливо тогда или только смутно чувствовал и теперь накладываю на свои воспоминания годы последующих размышлений? Не знаю, но вполне уверен: они оба понимали истинную природу своих отношений и были просто не в силах что-либо с этим поделать. Джек и Элисон любили, но ждали от любви разного и оттого не понимали друг друга. Любовь такая штука – не дает никаких гарантий, и если ты влюблен, это совсем не значит, что все закончится хорошо. Взять хоть нас с Линдси. Если уж на то пошло, любовь – лишь начало. А дальше вмешивается жизнь, тяготит багаж, скопленный каждым из любящих за много лет, и все идет прахом, все летит в тартарары. Можно горевать, можно бороться. Большинство людей делают понемногу и то и другое.

Я размышлял, а Элисон, прислонившись головой к моей голове, вздрагивала от рыданий, и все мы сидели за столиком, пытаясь забрать частичку ее боли, облегчить ее бремя хотя бы немного. Наконец Элисон вытерла слезы и слегка улыбнулась:

– Простите. Видимо, нужно было выплакаться.

– Что ж, – Чак с усмешкой поднял бокал, – выпьем за здоровье Джека.

Линдси тоже взяла бокал:

– За то, чтобы спасти его от него самого.

– За Элисон, – предложил я, – девушку, у которой есть план.

Элисон утерла глаза и подняла свой бокал.

– План Б, – уточнила она.

Мы выпили.

– Вспомнил неплохую шутку, – сказал Чак. – В чем разница между просто другом и хорошим другом?

– И в чем же? – поинтересовался я.

– Просто друг подбадривает тебя, а хороший друг пинает.

Однажды я поцеловал Элисон. Или она меня – не помню. Случилось это на предпоследнем курсе, в кинотеатре “Виллидж Ист синема”. Мы вместе отправились смотреть режиссерскую версию “Бегущего по лезвию”, которую, по-моему, постоянно показывали в каком-нибудь из кинотеатров Виллиджа. Это стало своего рода ежегодной традицией, поскольку между нами шел давний спор: герой Харрисона Форда репликант или нет? Элисон считала, что да, я придерживался другого мнения. Мы сидели плечо в плечо, по-приятельски прислонившись друг к дружке, наблюдая, как Рутгер Хауэр в не очень отдаленном будущем вышибает дух из Харрисона Форда, и внезапно начали целоваться – не долгим французским поцелуем, а коротко и нежно, словно пробуя друг друга. Верхняя губа, нижняя, открытый рот, сомкнутый, подбородок, нос… Было приятно, но как-то не по-настоящему, будто целуешься через целлофановую пленку, поэтому дальше заходить не хотелось. Поцелуи постепенно сошли на нет; мы сидели, соприкасаясь лбами, и смущенно смотрели друг на друга. Наконец Элисон прошептала:

– Попробовать стоило.

Я улыбнулся и поцеловал ее в щеку,

точнее, в скулу:

– Вот был бы выход, а?

Элисон прикрыла глаза.

– Да уж.

Впервые в тот вечер мы оба говорили о наших в чем-то похожих историях – о Линдси и Джеке – с горечью. Джек встречался тогда с какой-то то ли моделью, то ли художницей-графиком из Института моды и технологий, Линдси – с Борисом, Фокусником, нам же с Элисон оставалось только обмениваться бессмысленными поцелуями в пустом кинотеатре.

Мы повернулись обратно к экрану. Теперь Рутгер Хауэр ломал Харрисону Форду пальцы.

– Почему мы миримся со всем этим, как ты думаешь? – спросила Элисон, продолжая глядеть на экран.

– Любимых не выбирают, – отозвался я.

– Но это ненормально. Мы же умные люди и должны понять, что не всякой любви суждено сбыться, что нужно двигаться дальше. Так почему не делаем этого?

– Потому что мы простодушные романтики.

– Или слепые оптимисты.

Я задумался на пару секунд, но ни к каким новым выводам не пришел.

– Если б я только поверила, что он и в самом деле меня не любит, – проговорила Элисон, запинаясь. – Если б заставила себя поверить, наверное, смогла бы идти дальше.

– Но он любит.

– Знаю. В том-то и загвоздка. Смешно даже. Великая трагедия не в том, что Джек не любит меня. А в том, что любит.

Она помолчала немного.

– Как насчет вас с Линдси?

– А что мы?

– Ну не знаю. Похожая история, разве нет?

– Не совсем, – солгал я. – Меня устраивают наши отношения.

– Ну-ну, – сказала Элисон с вызовом. – Так я тебе и поверила.

– Да говорю же.

– Прекрати, Бен! Ты только что целовался со мной больше, чем с Линдси за все это время. Хочешь сказать, тебя это не заботит?

– Ты несправедлива к себе. Не так уж плохо ты целуешься.

– Не уходи от ответа, – Элисон сжала мое запястье.

– О чем ты? Сама же заговорила о поцелуях.

Она долго глядела на меня, потом улыбнулась:

– Ты уходишь даже от того, чтобы уйти от ответа. Ты ведь влюблен в нее по уши.

– Не знаю даже, – я сменил тон. – Может быть, это своего рода плата за нашу бесценную дружбу.

– Если ты правда так думаешь, ты лучше меня, – Элисон вздохнула и положила голову мне на плечо. Я похлопал ее по коленке, и мы стали смотреть фильм. Избитый Харрисон Форд бежал, прихрамывая, под дождем по темному переулку.

– И почему в будущем всегда идет дождь? – поинтересовался я.

Глава 13

Мистеру Джорджу Бернарду от доктора Сэмюеля Рихтера, больница Маунт-Синай

4 октября 1998 года

Пожалуйста, срочно свяжитесь со мной. Элисон Шоллинг указала вас как контактное лицо на случай экстренной необходимости.

Джек всегда регистрировался в отелях под одним из вымышленных имен. Под каким именно на этот раз, мы угадали со второй попытки и оставили ему сообщение. Дурацкая затея, но Элисон была непреклонна. Джек перезвонил через час на телефон, на самом-то деле стоявший на столике работницы регистратуры в Маунт-Синай – бывшей любовницы, а ныне приятельницы Чака. Звонок переключили на доктора Сэмюеля Рихтера, который вообще-то был медбратом и зачитывал по бумажке текст, тщательно продуманный Чаком. Мнимый доктор Рихтер сообщил Джеку, что мисс Шоллинг попала в серьезную автокатастрофу, получила травму головы и разнообразные повреждения внутренних органов. Перечисляя их, он сыпал непонятными медицинскими терминами, рассчитанными на то, чтобы запутать и одновременно до смерти напугать несведущего человека. Имя Джека, сказал доктор, было указано на листочке, лежавшем в бумажнике мисс Шоллинг, вместе с именами членов ее семьи; с ними связаться не представляется возможным, так как они отдыхают за границей. Мы делали ставку на то, что Джек будет слишком обеспокоен и не задастся вопросом, как доктор вышел на него в “Плазе”.