Самоидентификация
Шрифт:
Нет, не так.
За столом сидят Жора, Слава, Гриша и еще пара парней. И еще Дима. Ушатанный в хлам. Уставший. В прострации. У Димы болит желудок, но его уже не тошнит.
Что он знает об этом вечере? Что он дважды нажрался? Да. Что Толика увезли в тяжелом состоянии в больницу? Точно. Что до сих пор не ясно, кто и как привез его, Диму и его товарищей сюда? И это верно. Что пора домой?
– По домам, парни, - Жора допивает свое пиво.
– Раньше у нас тут не было круглосуточных
Все, словно по сговору, смотрят на меня, как на идиота.
– Ну, не было, - все равно повторяю я.
– Пока закона не было, - устало комментирует Пашка, на лице которого огромный, уже сформировавшийся синяк.
– На хуй законы, - мотает головой Жора. – По домам, парни.
Я вваливаюсь в подъезд, хромаю на этаж и с надеждой, осмотрительно тихо стучусь в дверь. Мне кто-то открывает. Я прошу понять и простить. Заплетающимся языком. Прохожу в комнату. От меня воняет? Наверное. Не знаю. Ухожу из реальности.
Просыпаюсь посреди ночи. Осознаю, что открыла мне мать. Все поняла и простила. А как же. От меня воняет, и еще как. На цыпочках прохожу в прихожую. На кухне закрыта дверь. Горит свет.
Вытаскиваю из машины запасную белую футболку, такие же, как на мне, чистые джинсы и носки – все в вакуумном пакете. Это лежит здесь так, на всякий случай, довольно давно. Пригодилось впервые. Залезаю в душ. Моюсь. Вытираюсь насухо тем полотенцем, которое мне заботливо положила мать – рядом с кроватью на стул. Там же лежали чистая простыня и какой-то старый халат, но ими я пользоваться не стал.
Мое лицо цело, суставы на месте, и болят только желудок, голова и совесть. Свет на кухне все еще горит. Сквозь старое треснутое мутное стекло он кажется молочно-желтым. Вхожу без стука. Отец сидит за столом. Ноль внимания. Подхожу. Перед ним на столе полупустой граненый стакан с чем-то, напоминающим портвейн. Стою около стола.
– Ну, ты как? – спрашивает, теребя стакан; только потом смотрит на меня.
Давлю на горло и высовываю язык, изображая тошноту. Ноют лимфоузлы. Временно.
– Башка трещит?
– Малость, - осторожно переворачиваю стул и сажусь, опираясь руками на спинку.
Вдалеке, сквозь ночную тишь слышен протяжный свист электрички, несущейся куда-то в область.
– Ты сам-то как?
– неуверенно бормочу.
Пожимает плечами и отпивает из стакана огромным глотком, не морщась.
– Здесь надо сделать ремонт, - одна из самых бесполезных фраз, что я когда-либо произносил вслух. – Ты бываешь в городе?
– Почти нет, - качает головой. – Ты скажи мне, Дима…
Внемлю всем своим видом. Его вопрос, каким бы он ни был, спасет разговор. Только я не уверен, что разговор необходим.
Отец замирает, смотрит в стакан. В окно. На стол.
– Скажи, тебе там действительно сейчас здорово живется? Ну, нормально устроился? Только по чесноку, как говорят у вас.
У вас?
– Да, неплохо. В принципе. Но я только в начале пути, так сказать. Только самое необходимое пока что – где жить, на чем ездить, кого любить. Остальное – по ходу роста.
– Молодец. Ты забудь, что я когда-то говорил, что ты бестолковый. Дурак я старый. Ты молодец. Всегда хотел, чтобы ты там всего добился. Раз уж…
Теряется. Боится сказать. Ни один из вариантов не подходит по контексту.
– А у меня все тут так и заканчивается.
– Ну, бать… - пытаюсь начать максимально задушевно.
– Да не надо, Дим, не надо. Просто вырвалось. Ну, ведь правда. Я догулялся. Добегался. И остался там же, где и начал.
«Точка нуля, Начало отсчета, Спиною вперед Пробивается кто-то…»
Откуда эти стихи?
– Ну, это всего лишь место. Ты сам когда-то говорил…
– Неважно, что я там говорил. Я остался здесь. В четырех стенах. Все заканчивается.
– А того, что мать тебя любит, тебе недостаточно, чтобы… - мнусь, - …чтобы быть счастливым?
– Любит? – усмехается и двигает стакан по столу, не поднимая. – Терпит – это да. Смирилась с тем каким я был – да. Смирился с тем, кто я есть – да. Я много накосячил в этой жизни, сынок. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?
– Нормально смотрю, - пожимаю плечами и немного стыжусь явного вранья.
– Я все знаю. Прошлого не вернешь. Кто-то скажется, я вовремя остановился. Пусть. Пусть так и будет. Так легче.
– С этим можно жить, да?
– неожиданно спрашиваю.
– Можно, - кивает и допивает содержимое стакана. – Хреново выглядишь. Иди досыпай. Завтра поговорим.
– Ага, – киваю; не спорю; ухожу.
Во мне словно бы образовался огромный кратер. Прямо в голове. Мысли носятся, без сил за что-то уцепиться, ведомые спонтанными силами.
«Когда-то до точки Сведется планета, и Время настанет Платить за все это…»
Странные стихи. Бредовые. Не знаю автора. В голове бардак. Я не слышал отца таким. Видел – да. Но не слышал. Наверное, поэтому не понимал. Впрочем, это лишь слова. Все дела сделаны. Все живут с тем, то сами себе приготовили.
Запихиваю в приоткрытый ящик серванта сверток из пятитысячных купюр – около «полтинника». Переводы делать иной раз себе дороже. Пусть будет так. Мать узнает.
Ложусь спать.