Самоидентификация
Шрифт:
Снаружи немало народа. Множество разноцветных и разносортных девушек, парни разных национальностей, но похожих одежд. Сигаретный дым. Запах анаши. Невесомый, но тошнотворный аромат какого-то дешевого пойла вроде «блейзера».
– Бабки есть – будут бабы, - мотает головой не унимающийся Пашка. – Вот как он их заработал?
У меня в голове вертится лишь один ответ: «Какая тебе, на хуй, разница, как он их заработал? Тебя заботит то, что у тебя их нет, а у него есть?»
– Мало ли, - говорю я вслух.
– Ну да, - находится Толик; держа руки в карманах, подходит ко мне. – А ты сам как? Работаешь?
– А как же.
Я обращаю внимание, что дождь иссяк, что на улице не так уж и холодно для осенней
– Много?
– Прилично. А что такое-то? Устроиться хочешь?
– Ага, – Толик озлобенно кивает; поймал намек на его послужной список, изрядно попорченный годами строгого режима.
– Ну, не знаю… - вздыхаю, но не от сожаления, а от нежелания идти в клубный сортир.
– Да ты уже вряд ли помнишь, что такое работа, - махает рукой Толик, имитируя отход в сторону. – Холеный, городской.
– Слышь, а ты в деревенские записался? В чем твоя проблема?
– Заебись у меня все! – откровенно рычит Толик, и Пашка пытается встать между нами.
– Мужики, ну вы че, а? Ну, вы это…
– Съебись, - командует ему Толик, и в глазах его такое озверение, что Пашка решает пустить дело на самотек, но стоит недалеко.
На нас начинают оглядываться, но пока тактично.
– Не очень понимаю твоего, так сказать, гонева.
– Ты гонишь. Работяга.
– Блядь, да я работал как проклятый годами. Учился, работал, ебашил, как конь, чтобы вырасти и работать чуть-чуть меньше. И да, именно работал, а не жрал водку по вечерам, чтобы с утра с похмелья вылезти на смену и отсидеть рабочий день, а потом пожаловаться на власть и снова бухать.
– Знаешь, люди тут бухают не от того, что хотят бухать, а от того, что жизнь такая, - тон Толика несколько уравновесился, пыл явно подугас после моего ответа.
– Везде есть свои проблемы, - говорю еле слышно.
– Ну, у тебя-то их море.
– У меня море всего. И проблем. И вещей. И денег даже нормально.
– А много ты сил, настоящих сил к этому приложил?
– Физических? Или каких? И как это тебя ебет?
– Сука, – он цедит, и он явно готов плюнуть мне в рожу, а я, в свою очередь, морально готов к этому – мочевой пузырь стал крепе, трезвость увеличилась, мышцы напряглись.
Но вместо каких-то дальнейших шагов, Толик разворачивается и уходит куда-то в сторону, к дороге. По пути стреляет сигарету и закуривает. Я стою и понимаю, что мне тоже надо покурить.
– Психанули, джентльмены, - выдает Пашка, и его псевдоинтеллектуальная манера сейчас меня выбешивает, но я держу себя в руках.
Закуриваю. Толик вдалеке с кем-то начинает говорить, объясняться. Придурок.
Снаружи из клуба какой-то мужик орет «give me everything tonight», и я не сразу понимаю, что это просто ремикс на попсовую песню, и что голос в записи, и что в зале не очень качественная аудиоподготовка. Наверное.
Толик что-то выкрикивает. Ему что-то отвечают в повышенном, но не настолько высоком тоне. Я слышу обрывки фраз вроде «…кого ты назвал?..», «…да мне по хуй…», «…давай отойдем…» и прочих высказываний, характерных для начала драки в провинциальном клубе. В деревенском клубе. Сомневаюсь, что здесь, с учетом наличия какой-никакой массовой охраны, они начнут какой-то серьезный конфликт. Понимаю, что писать все также тянет, разворачиваюсь и возвращаюсь в клуб. На входе – некурящая зона, до разветвления на некурящий лаундж и основную часть клуба. Охранник
Отлив с превеликим удовольствием, беру с помощью волшебного флаера стаканчик «отвертки», только почему-то с маниакальным упорством прошу именно со свежевыжатым соком, и бармен смотрит на меня с некоторым недоумением, но потом, быстро смешав водку с соком, протягивает ее мне, и я быстро отпиваю треть стакана, и мне нравится вкус, и меня кто-то задевает за плечо, и я вижу, что на выход несется целая орава, и мне становится жутко интересно, что там происходит.
На улице гам, крики, и я едва не выливаю все содержимое стакана на сочное декольте какой-то девицы, с трудом отхожу, очарованный ее округлостями, всматриваюсь в сторону, откуда идет шум. Драка. Шум есть, и драка есть. Выбираюсь поближе и понимаю, что мне не показалось – в гуще дерущейся толпы, которая все растет стараниями пытающихся разнять, болтается Толик. Там же Пашка, пытающийся прорваться к своему незадачливому другу. Я отпиваю еще из стакана и выкидываю его, он разбивается о бетонный бордюр, и я пытаюсь пробраться вперед, хотя и не уверен, что мое участие так уж обязательно. Меня сильно толкают, и я едва не падаю наземь. Я что-то кричу с применением местных идиоматических выражений, но мой голос сливается со многими другими. Я пригибаюсь, чтобы не быть задетым несущимся куда-то бренным телом толстяка с распростертыми руками и вижу, как вдалеке, кажется, за миллионы километров отсюда, на голову Толика обрушивается что-то тяжелое, похожее то ли на огромную биту, то ли на несколько сваренных арматур, и Толик падает. Я кричу что-то, зову Пашку, Славу, Витю, который, сука, спит в кресле, и меня кто-то отталкивает со словами «Нехуй тут!», и я падаю, кувырком продвигаюсь назад, с трудом встаю, ощущая, как качается земля, и рядом со мной уже стоит Жора, он что-то спрашивает, и в его руке зажженная сигарета, и он даже не пытается полезть в драку, и я с отчаянием смотрю на него. Из клуба выбегает, потрясая жиром, Ахмед. С ним четверо молодчиков – двое с битами, двое с пустыми руками, но со стволами на поясах – не знаю – травматами или огнестрельными. Ахмед останавливается рядом с нами, тяжело дышит и наблюдает, как к четверым «успокоителям» прибавляются еще четверо и начинают уравновешивать энтропию внутри собравшейся кучи-малы.
– Каждый выходные тут так, я их маму шатал, - заявляет Ахмед.
А я стою и не знаю, что делать, потому что соваться опять в гущу смысла нет, но и осознание того, что Толика уже запинали, не радует. Я понимаю, что из небольшой стычки сформировались две стороны – одна за Толика, другая – за оппонента, - а, возможно, теперь образовалась еще и какая-то третья. Но все это уже не столь важно, потому что, стараниями ахмедовских служак, все начинают обретать индивидуальность и независимость от групп, разлетаясь в разные стороны.
А я все также стою, а Жора все также курит рядом, и меня подташнивает, потому что последний стакан «отвертки» был явно лишним.
Передо мной в воздухе пульсирует фраза «NEVER SAY MAYBE»
Выключается музыка.
Я сижу. Я обнаружил себя здесь только что. Прилив страха. Отлив. Пытаюсь разобраться, как я сюда попал. Передо мной стакан пива. Довольно высокий и нетронутый. Я не пью дешевое пиво. А это какая-то бодяга. «Балтика», что ли.
Временной промежуток между завершением драки в клубе и этим моментом, когда мы сидим в относительно тихом и безлюдном круглосуточном кафе в городе, размылся у меня в голове, как намокшие чернила. Все ясно, все очевидно, но ни черта не понятно. Мы сидим в круглосуточном кафе. За столом.