Самоидентификация
Шрифт:
Мы переезжаем через маленький мост и даже в скудном рассеянном свете четырех фонарей, попарно обозначающих его начало и конец, можно успеть увидеть, насколько грязная вода течет в этой тонкой речушке, что проходит, как мне всегда казалось, совсем рядом с городом. Тьма снова сгущается, и только вдалеке виднеются все те же огни каких-то низких зданий. Все вокруг полно ощущения мертвенности и тлена. В последний раз нечто схожее меня посещало, когда я проезжал мимо станции метро «Проспект Большевиков». Серая каменная фигура станции, кажущаяся обшарпанной и убогой и грубый, словно бы обтесанный напильником, ее верхний край и птицы, сидящие на проводе, отходящем от станции, резко вбросили меня в некое подобие секундной депрессии и едва не заставили врезаться в стоящую впереди маршрутку.
В
– Лачуга съемная. Использовали для пьянок. Двухэтажная. Но сильно поношенная. Там пьянь одна как-то собралась. Взяли ключи, сняли пару телок, - рассказывает Пашка. – Потом уснули, а газ, который из маленького баллона шел, не выключили. Кухню сразу разнесло, кое-кто выбраться не успел. Кого-то вытащили.
– А хозяин что на это?
– Заплатили ему что-то. Ментам дали, чтобы не развели вонь. Ну, никто ведь не сдох – кто не успел выбежать, обгорел до неузнаваемости. И все. Потом залили водой и огнетушителями из машин, но, конечно, остались одни огрызки, - Пашка рассказывает монотонно, всматриваясь в лобовое и разглядывая приближающееся здание ночного клуба.
– А ты-то откуда все знаешь? – интересуюсь.
– Меня оттуда выносили, - пожимает плечами.
До момента, когда водитель паркует микроавтобус рядом с клубом, царит тишина.
– Сюда приезжают люди из окрестностей, чтобы спокойно и прилично отдохнуть, - Жора словно бы отвечает на мой немой вопрос. – По меркам большого города, может, и говно полное. Но по местным – рай.
Жора удивительно тонко ловит тот акцент, который я сам хотел бы поставить. Он первым подходит к стоящему на входе верзиле в дешевом классическом костюме с галстуком, о чем-то говорит, и когда верзила задает встречный вопрос, слышит ответ и кивает, удовлетворившись им, Жора махает нам рукой. Верзила и его помощник – мужичок поменьше, но в таком же костюме – внимательно проверяют наши карманы, проводят по ногам. Само помещение, наличие фейс-контроля и хоть какой-то оформленный паркинг кажутся оазисом среди пустыни. Я не имел понятия о том, что здесь когда-то планировалось строить нечто подобное, и я спрашиваю у Жоры, как давно здесь стоит этот клуб.
– Года три. Один приезжий построил. Точнее – выкупил бывшее здание одной областной школы, которую закрыли хер знает, сколько лет назад. Сделал из него вот это, - Жора проводит рукой по воздуху, заставляя меня оценить масштаб шумного танцпола, барной зоны и удивительно грамотно расположенных зон отдыха с массивными темно-синими кожаными креслами и диванами.
– В тот лаундж, - кивает Жора, несказанно удивляя меня.
Вид у него, когда он произносит само это слово – столь контрастное для наших провинциальных краев, - деловитый и высокомерный. Не знаю, откуда он набрался этих мелочей. Улыбаюсь.
– Я потанцую пока что, - Пашка наклоняется и кричит, потому что в играющей композиции высокочастотная яма, и не слышно даже самого себя.
Яма заканчивается, и на зал резко падает тупой линейный отбой с разреженным тонким басом. Я ухожу с Жорой и еще одним пареньком в лаундж, остальные присоединяются к Пашке и уходят на танцпол и к бару.
– Че пьем? – Жора падает в кресло, вид у него немного замотанный, и мне хотелось бы знать, что и как он тут организовал, но я не хочу спрашивать.
– Я бы взял гранатовый сок, - улыбаюсь. – С водкой.
– Сурово, - ухмыляется Жора и подает знак грудастой официантке с широкими бедрами, которая жестом просит подождать немного. – А тебе? – обращается к нашему спутнику, Вите Козлову.
– Водку со льдом… с мясом… с соком… - нестройно отвечает Витя и откидывается в кресле, закрыв глаза.
– Может, ему хватит? – улыбаюсь я.
– Может, - кивает Жора.
– Заранее все заказал?
– А ты-то как думаешь?
– Хер знает, - тупо продолжаю улыбаться. – Может, повезло.
– Знаю хозяина, скажем так. Ахмеда.
– У-у, - имя режет мне слух, но я никак это не комментирую.
Официантка подходит и записывает наши пожелания. Жора решает отличиться и берет «пина коладу». Производит впечатление. Я хочу, чтобы официантка мне
– Здесь, в основном, из города? – интересуюсь у Жоры.
– На самом деле – да. Все, у кого что-то в кармане шевелится. Остальные – на дискотеке в «празднике».
– Шевелится, - усмехаюсь.
– Ну да. Шевелится. Ладно, давай поговорим спокойно, что ли. А то все какой-то кипеж.
– Без «б», - махаю рукой.
– Ну, расскажи, как ты вообще жил там, у себя. С чего начал?
– Да так… - я замечаю, что сейчас играет что-то из тупого «электро», что выдает провинциальный стиль, и это несколько раздражает, но, в то же время, уравновешивает ситуацию и возвращает меня к реальности. – Учился. Работал. Потом удачно устроился.
– Удачно?
– Ну да, знаешь, как оно бывает, - рисую ладонью в воздухе овал, как мне кажется, почти идеальный. – Кто-то годами пашет на дядю, старается, ползет по карьерной лестнице, как может, но тема не та, и ему не фартит, - чувствую, что уже сболтнул лишнего; пищащий синтезатор уходит в крещендо и затем слетает, давая место ударным. – А кому-то везет грамотно устроиться. Типа того.
Приносят напитки.
– Круто, - Жора смотрит куда-то в толпу танцующих; топает левой ногой в такт отбою. – Как тебе местный контингент? Узнаешь людей?
– Так себе, - пожимаю плечами. – Что-то во всех не то.
– Шесть лет, - кивает.
– А я?
– Что ты?
– Поменялся?
– Конечно.
– В лучшую?
– Не знаю.
– А как?
– Да просто, - машет бокалом в воздухе, едва не разливая; пьян, но старается скрывать это за серьезностью. – Не знаю, в общем.
– А почему тогда не в худшую?
– Потому что я не знаю, что хорошо, а что плохо там.
– Там… - многозначительно начинаю фразу, не могу продолжить.
Все же, танцпол забит основательно, и надо отдать должное диджею – из тем для провинциальной дискотеки а-ля «электро-хаус-клубняк» он как-то постепенно выводит все в область приличного дип-хауса, быстро сводит треки, и звучание становится более жестким и техничным, менее расхлябанным. Я поражаюсь тому факту, то вообще фиксирую эти изменения. Я растекаюсь по толпе. Я знаю здесь многих. А многие не знают меня. Занятно, но большинство здесь – действительно, из моего города. По крайней мере, знакомых. Вот, например, у правой барной стойки стоит и покачивается в такт музыке парень. В очках. В черной футболке с какими-то иероглифами – и где он только ее достал? Он вряд ли узнает меня. Многие люди вообще не подозревают о существовании друг друга, хотя живут в относительно небольшой деревеньке. У меня в голове встает образ лежащего рядом со Смирновым на столе айфона. Белого. Мне кажется, китайского. Паренек в очках пытается улыбаться стоящей неподалеку у стойки брюнетки в черных джинсах и белой майке, и ее пышный зад и какие-то там сиськи явно вызывают у него слюнотечение, но она его тотально игнорирует. Он не узнает меня. Случайно проводит взглядом по мне, вперившемуся в него, и смущенно отводит взгляд на несколько обвисшую задницу блондинистой «курочки-гриль», стоящей рядом с брюнеткой. А я его узнаю. Он из соседнего района города. И с его сестрой я когда-то лишился девственности, да и ее заодно лишил, когда нам с ней было по пятнадцать. Выжрал немало для храбрости. И от этой же храбрости мне казалось, что сделал я все круто, но потом у меня упал, и я долго психовал, пытался что-то сделать, она меня успокаивала, но к члену не притрагивалась, и меня это как-то резко вывело из себя, и я сдуру всадил ей, а что было потом, точно не знаю, но кончил я ей прямо на заляпанные кровью половые губы. Потом мы практически не общались, и она хотела уехать в Москву, все мечтала, а потом я уже был с Лизой, а потом уехал сам, и теперь мне становится интересно, что с ней, и я невнятно спрашиваю об этом у Жоры, и он, не поворачиваясь ко мне, говорит, что Настя Булкина, – моя первая пассия – уехала в Москву, подсела там какими-то путями на героин, а приехав обратно, убежав от долгов перед дилером, ширнулась чем-то не тем и откинула копыта. Логично, в общем-то. Когда-то я ее трахал. А два года назад ее нашли посиневшей и напрочь мертвой на ее грязной, залитой слюнями, кровью и мочой кровати. Не очень круто.