Самый лучший пионер
Шрифт:
— Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое "везение"! — Ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена: — Ну как? — Покружилась, раздув подол.
Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:
— Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!
Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.
Глава 8
За
«Ни одной» — это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование — все еще без блата. Облегчение — можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.
Перенастроив зрение, снова осмотрел зал. Пожилых людей хватало, и вероятность найти среди них фронтовика крайне высока.
— Мам, а как мне ветерана просить-то? — Поделился я с родительницей проблемой: — «Здравствуйте, я хочу о войне написать, не могли бы вы мне помочь своими воспоминаниями»?
Не поняв сарказма, мама серьезно кивнула:
— Да, так и сделай!
В самом деле, в чем я тут сложность-то нашел? За спрос в лоб не бьют.
Сама мама (впрочем, как и почти все присутствующие) тоже активно гуляла глазками по залу, но с целью наметить достойный объект для курортного романа. Я тоже хочу! Увы, сверстников здесь не оказалось вообще. Условных «детей» — четыре штуки, из них трое еще даже в школу не пошли. Зато четвертый «ребенок» как раз по мне — одетая в голубенький сарафанчик шестнадцати-семнадцатилетняя блондиночка с косой до середины лопаток, вторым размером груди, алыми губками, румяными щечками и голубыми глазами. Нет, само собой ничего такого — просто погуляем за ручку, и, может быть, поучимся целоваться.
Сидела она за столом с дородным мужиком лет пятидесяти — этот в клетчатой рубашке с закатанными до запястий рукавами и советских черных брюках. Судя по виду доченьки, такой сермяжный родитель ее изрядно смущает — вон как в тарелку уставилась, но шевелит ушками — отслеживает шумовой фон, стараясь вычленить насмешки в их адрес. Зря — здесь таких хватает, все-таки социальная справедливость до сих пор работает, и этот дядька может быть, например, удивительных дарований слесарь, без которого встанет вся тяжелая промышленность страны. А чего это у него на лбу за шрам такой странный?
— Мам, вон туда посмотри! — Указал ей глазами: — Клетчатый!
Мама культурно сделала вид, что уронила вилку.
— Староват! — Поджала губы.
— Я не в этом смысле! — Хохотнул я, и родительница покраснела: — Шрам видела? Это чем его так?
— Видела! — Хрюкнула в ладошку мама: — Это его лошадь лягнула!
— Крепок! — Проникся я уважением к мужику.
Как там у Шукшина было? «Быка-трехлетка с ног сшибаю!». Этот, похоже, как раз из таких.
— Девочку высматривал? —
— Полный швах с ровесниками, — Грустно вздохнул: — А эта поди и разговаривать со мной не станет — мелкий! — Развел руками.
— Не такой уж ты и мелкий! — Веско заметила мама, ткнув в мою сторону испачканной пюре ложкой: — Скажешь, что пятнадцать — поверит! — И заговорщицки подмигнула.
— А разве достойно ответственного родителя учить ребенка врать? — Подколол я ее.
— Если не маме и чуть-чуть — то можно! — Проявила она похвальное здравомыслие: — Увы, в нашей жизни все время приходится немножко врать и притворяться. Для этого и нужна семья — чтобы побыть самим собой! — Назидательно подняла указательный палец.
А мне даже так нельзя — одному скажешь, и через три минуты уже можно наблюдать сквозь пространственный пробой посвященное тебе заседание политбюро. Нет уж, пусть в более материалистическом ключе обсуждают — когда и какую дать такому хорошему мальчику медаль.
— Она из деревни, наверное! — Осмотрев объект интереса еще раз — замаскировала поправленным ремешком босоножки — добавила мама инфы.
— Из-за лошади?
— И это тоже! — Кивнула мама: — По ногтям ее поняла!
— Ногти как ногти! — Не нашел я отличий: — Аккуратно пострижены!
— Слишком коротко! — Покачала головой мама и показала свои: — Видишь?
— Ну ты взрослая, вот и красишь! — Отмахнулся я.
Ногти у мамы в цвет платья.
— А Танины вспомни? — Предложила она.
Получилось только из-за абсолютной памяти:
— Ну, подлиннее, — Пожал плечами: — Но может ей просто так нравится? Или отучается таким образом от привычки их грызть?
— Вредина! — Показала мне язык мама.
— Просто убиваю время! — Улыбнулся я: — Давай пошпионим — узнаем, где они живут?
— Да просто подойди! — Удивилась мама.
— Так не работает! — Покачал я головой: — Вот мы из Москвы приехали, и все равно дух захватывает, так?
— Так! — Согласилась мама.
— А она из деревни! Каково, а? Видишь какая зажатая?
Маме пришлось обернуться в третий раз — чтобы поправить завязочки платья.
— И верно. Испугается — подумает, что издеваться собираешься, — Признала она мою правоту.
— Времени у нас полно, так что, рано или поздно, я чисто случайно где-нибудь ее встречу. Как считаешь, трех-четырех дней достаточно, чтобы он заскучала и была готова общаться с кем угодно?
— Ты — не кто угодно! — Обиженно заметила родительница.
— Значит, срезаем до двух дней! — Решил я.
Мама весело рассмеялась.
— А Катин папа как-то к нашей жилплощади причастен? — Спросил я.
— А как же! — Кивнула мама: — Он хороший начальник. До этого мы с тобой в общежитии жили.
— А зачем два лишних квадрата? — Заподозрил я медвежью услугу.
— Это я виновата! — Поерзала на стуле мама: — Я тогда про кооперативы и не думала, и, когда предложили ВЫБРАТЬ… — Выделила она голосом: — Я сразу захапала самую большую! — Вздохнула: — Жадность да важность — голове помеха, — Важно кивнула и добавила: — Запомни это, Сережка!